Скажите: сообщим, дескать, воеводе, за ним последнее слово. Вот и получится, за все я один в ответе останусь. На том и порешим. Сообщите ханским посланникам, что готовы-де на переговоры.
Евстафий Дашкович, как только хан Мухаммед-Гирей получил согласие города на переговоры, вновь к нему со своим советом:
— Повели полусотне казаков сопровождать твое, светлый хан, посольство. Своих воинов еще добавь. Только ворота откроются, мы вратников побьем и — пусть мои казаки мчатся в город. Они в седлах станут ожидать сигнала.
— Пусть будет так, — подумав немного, ответил Мухаммед-Гирей. — Только непокорного воеводу не тронь. Живого нам его доставишь. Не хотел миром, на аркане притащат. Мы с ним сами поговорим.
Злорадная усмешка долго не сползала с лица хана. Он уже придумал казнь, какую свершит над высокомерным.
Увы, и этот план атамана Дашковича не удался. Представители города, выполняя наказ воеводы, не согласились открывать ворот, пока все ратники, сопровождавшие ханское посольство, не удалятся на полверсты от стены. А если ханские послы опасаются входить в город без охраны, горожане сами готовы выйти к ним. Тоже без охраны и без оружия.
Как ни метал громы и молнии Мухаммед-Гирей, как ни досадовал Дашкович, им ничего не оставалось делать, как принять условия упрямцев.
Переговоры, как и следовало ожидать, окончились ничем. Высокомерно один из мурз прочитал цареву грамоту и потребовал, чтобы немедленно отворили бы ворота, не гневили властелина своего, светлого хана Мухаммед-Гирея; посланники рязанские покорно, как могло показаться, выслушали мурзу, иные из них даже кивали в знак согласия, но ответили так, как повелел воевода.
— Мы люди подневольные. Как Иван Хабар скажет, так и поступим. Хотите здесь ждите его слова, хотите в иное какое время вновь впустим сюда.
Наседал мурза, серчая и горячась, требуя немедленного исполнения ханской воли, только горожане с наигранной покорностью твердили одно и то же:
— Мы люди подневольные. Под царем ходим, а воевода — око его здесь…
Взбешенный мурза пригрозил немедля пойти на приступ, но и этим не сломил покорное упрямство и в конце концов прошипел злобно:
— Зовите своего Хабара! Мы будем здесь ждать его!
Не вдруг появился окольничий[120] на площади у главных ворот, где шли переговоры, долго испытывал терпение ханских послов, и не каприза ради, а чтоб они в злобе своей совсем потеряли разум.
Появился в парадных доспехах, но без оружия. Сопровождала его целая дюжина ратников.
— Это — бесчестно! — воскликнул мурза. — Мы не взяли своих воинов, отчего ты с охраной?!
Хабар-Симский махнул рукой ратникам, и те, моментально повернув коней, покинули площадь.
— Угодить гостю, хотя и незваному, для хозяина честь и радость. — И почти без паузы, опережая мурзу, заговорил о главном: — Мне поведали, будто шертная грамота царя нашего Василия Ивановича у тебя, почтенный мурза. Иль это такая безделица, что любому мурзе можно ее с собой таскать?
— Вот она! — воскликнул гневно мурза и помахал свитком. — На ней печать вашего князя!
— Эдак, издали показавши, все что угодно можно выдать за грамоту. Можно гляну?
— Покажи! — приказал мурза толмачу, передавая ему грамоту. — Пусть сомневающийся убедится.
Хабар-Симский доволен, что довел до белого каления посла ханского. Взял цареву грамоту и растерялся. И в самом деле — шертная. Неужто все возвращается ко временам Батыевым? Выходит, волен хан и казнить, и миловать. Но он-то не помилует.
«Лучше в бою погибнуть. Чем в бесчестии!» — решил все же он и сказал, будто сомневаясь:
— Писарь мой хорошо знает руку царева писаря. Пошлю грамоту эту ему, пусть скажет, истинно ли царева она, не подделана ли. Завтра в полдень дам ответ.
— Хан велит немедленно открыть ворота!
— Потерпите чуток. Завтра в полдень я скажу свое слово.
Будто кочергой в углях поковырялся Хабар-Симский либо палкой собак додразнил до предела. Орал взбешенный мурза, да толку от того чуть. Воевода смиренно ответствовал ему, что, не проверив-де истинность царевой грамоты, не может он ей подчиниться. Ничего не оставалось делать послам — покинули город, оставив в нем шертную грамоту. И только затворились за ними ворота, тут же разгорелся спор среди представителей сословий, но не по поводу того, выполнять ханские требования или нет (теперь уже всем было ясно, что, если впустят татар, не жить городу), спор пошел о том, возвращать ли цареву грамоту ханским послам. Большинство советовало вернуть от греха подальше, ибо боялись возможного царского гнева, что тоже далеко не мед, но прозвучали и такие слова: можно, мол, прикинуться, будто не поверили в подлинность грамоты.