Вспоминая о днях своей молодости, он писал В. А. Маклакову: «В 1912 г. я побывал в Соединенных Штатах (в ту пору изъездил четыре части света, только в Австралии не был). Помню, приехал в С. Луис на Миссисипи - и подумал, что ближайший знакомый у меня находится на расстоянии в несколько тысяч верст»[49].
Впоследствии, в беседе с Г. Светом Татьяна Марковна вспоминала о том, что Алданов посещал Святую землю до Первой мировой войны: «В те годы, - рассказывала она, - ездил в Палестину и Бунин, опубликовавший свои впечатления в книге ‘Святая земля’[50]. Алданов собирался написать рассказ на тему Екклесиаста, но не успел. Смерть унесла с ним и ряд других невоплощенных литературных планов»[51].
Молодой Алданов путешествовал, образовывался и воспитывал себя как «примерного европейца». Один из персонажей знаменитых «Трех разговоров» В. С. Соловьева (Политик) рассуждает следующим образом: «Что такое русские - в грамматическом смысле? Имя прилагательное. Ну, а к какому же существительному это прилагательное относится? <...> Настоящее существительное к прилагательному русский есть европеец. Мы - русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие. <...> Сначала были только греческие, потом римские европейцы, затем явились всякие другие, сначала на Западе, потом и на Востоке, явились русские европейцы, там за океаном - европейцы американские, теперь должны появиться турецкие, персидские, индийские, японские, даже, может быть, китайские. Европеец - это понятие с определенным содержанием и с расширяющимся объемом»[52].
Результаты «направленной» европеизации в случае Алданова были более чем плодотворными и, по общему мнению знавших его людей, характеристика «русский - это европеец» по отношению к его персоне являлась правомочной и безоговорочной. Так, например, Нина Берберова, относившаяся к Алданову без особой теплоты, - она, впрочем, вообще в своих воспоминаниях «Курсив мой» и «Люди и ложи» ни к кому из ближайшего круга своих современников-литераторов не выказывает особой симпатии! - пишет, что: «Такт и мера в характере Алданова не были врожденными чертами, они были им благоприобретены. Он создал их в себе, он всю жизнь заботился о своей ‘гештальт’, образе, который он проецировал на других, образе ‘европейца’, цивилизованного члена цивилизованного века, так или иначе не позволявшего себе проявлений эмоций дикаря, ошибок дурака, дурных манер и слишком искренних исповедей»[53].
В своих путешествиях молодой Алданов не только европеизировался, но и набирался знаний, впечатлений и обзаводился интересными знакомствами. Все, что впитала в себя его цепкая память в это счастливое и беззаботное время его жизни, впоследствии использованы были им в качестве живых деталей для картинок и сцен в документально-исторической прозе. Так, например, говоря о романе «Десятая симфония», он вспоминал об эпизоде своей случайной встречи с последней французской императрицей Евгенией, которая подтолкнула его к написанию сюжета о встрече императрицы Евгении с художником Изабэ.
Я остановился на этом с особенной бережной любовью. У меня всегда было какое-то мистически-благоговейное чувство к живой, человеческой «цепи», соединяющей исторические звенья... Как-то до войны еще, в Париже, я на Рю де ла Пэ перед витриною ювелира Картье. Подъезжает карета. Сухой, высокий старик под руку высаживает даму в глубоком трауре со следами замечательной красоты. Это была императрица Евгения, а старик - ее личный секретарь Пьетри... Я шел под впечатлением этой встречи. Я только что увидел одну из самых трагических венценосиц... Шестьдесят пять лет тому назад, тоже в центре Парижа, остановилась карета, из нее вышла молодая цветущая императрица и милостиво беседовала с почти восьмидесятилетним миниатюристом Изабэ, тем великим Изабэ, кто в ранней молодости своей писал портрет Марии Антуанетты...
Осознав, видимо, в какой-то момент, что посмотрел он мир достаточно, Алданов принимает решение заняться конкретным делом: углубить и отшлифовать свои научные знания. Интересным фактом в его биографии является то, что он никогда не пытался заявить себя как правовед, хотя, казалось бы, эта гуманитарная сфера деятельности куда больше сочеталась с его страстью к писательству. А вот химия казалась ему тогда делом, стоящим того, чтобы посвятить ей жизнь. В 1913 г. он начинает стажироваться как химик у известного французского ученого профессора Виктора Анри в парижской Практической школе высших исследований (Ecole pratique des hautes etudes - EPHE). Здесь Алданов занимался исследованиями в области кинетики химических реакций.
49
Алданов М. Письмо В. А. Маклакову от 4 августа 1954 г. BAR - Bachmеttev Archive of Russian and East European Culture at Columbia University // Mark Aldanov Papers. Letters. Box 6.
50
Возможно, имеется в виду книга «Весной, в Иудее» (Нью-Йорк, 1953), названная по одному из вошедших в нее рассказов.
52
Соловьев Владимир. Три разговора / Собр. соч., 2-е изд., в 10-ти тт., Т. 10. - СПб.: Книгоиздательское Товарищество «Просвещение», 1911-1914. - Сс. 149-150.
53
Берберова Нина. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия. - М.: Прогресс-Традиция, 1997. URL: https://unotices.com/book.php?id=2317&page=63