Меня привлекла витрина бутика «Burberry», и я стоял около неё, глядя на спокойные бежевые оттенки. Мне никогда не нравился этот цвет, но он мне шёл больше остальных. Возможно, поэтому я его ненавидел.
В какой-то момент я затылком ощутил нечто холодное и опасное. И оно было мне очень хорошо знакомо, поэтому моя измученная, но искренняя улыбка прорвалась на свет.
— Ну, привет, Себастьян.
Я медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и уткнулся взглядом в дуло пистолета. На меня был нацелен «Браунинг». Себастьяна Морана не волновало, что мы стоим посреди центральной улицы, и что прохожие с ужасом отбегали прочь, опасаясь, что их смерть постигнет следующими.
На глаза киллера надвинулись хмурые брови, и он глядел на меня словно из засады. Появление полковника показалось мне тем самым устьем. Моя улыбка исчезла, когда лицо Себастьяна снова окунуло меня в воспоминания. Может он застрелит меня таки?
— Засранец мелкий. — вдруг слегка неровным голосом говорит полковник и убирает оружие.
Я ощущаю одновременно разочарование и облегчение. А ещё боль ударяет мне в нос с новой силой, и я кидаюсь к Морану, цепляясь за его спину, как котёнок, испугавшийся воды.
— Его нет. — мой тон выдаёт, что я на грани нового рыдательного срыва.
Себастьян не скупится на объятия. Он прижимает меня к себе всей своей тигриной силой.
— Да. — тихо отзывается полковник.
Я зажмуриваю глаза, и слёзы выкатываются на свет. Я так рад, что Себастьян нашёл меня. Мне просто необходим был кто-то, с кем я смог бы разделить свою боль. И киллер был самым удачным человеком. Поэтому я прижимался к его телу, словно от этого зависела моя жизнь. И я чувствовал, что полковник тоже опечален. Его напряжённая спина и ритм сердца не врали.
Когда момент слабости миновал, я оторвался от Себа и вытер рукавом лицо, стыдливо отводя взгляд. Мы ещё какое-то время глядим друг на друга. Я чувствую, что мы оба хотим что-то сказать, но не можем либо слов подобрать, либо решиться открыть рот. Поэтому я предлагаю самое разумное в данной ситуации:
— Не хочешь пойти ко мне и прикончить весь алкоголь?
Из Себастьяна вырывается смешок, и он облегчённо вздыхает, почёсывая затылок.
— Это можно.
Мы идём по направлению к моему лофту молча. Я знаю, что как только мы опрокинем первые стаканы, дело продвинется. Мне столько всего хотелось выяснить у киллера! Его ответы могут принести как облегчение, так и новые муки. Но я всё равно хочу знать правду.
— Неплохо устроился. — оценивает Моран обстановку в лофте.
Я запираю за нами дверь.
— Какого это, жить над своим клубом? — спрашивает Себастьян, пока я выставляю на стол весь сохранившийся алкоголь.
Я пожимаю плечами, не глядя на полковника. Возможно, я ему расскажу о своих ощущениях, но только после того, как перед глазами всё закружится.
На кухонном столе выстроились десять или чуть больше бутылок разносортного пойла. Я разглядывал каждую из них, думая, что станет первым горьким глотком. Мой выбор остановился на «Tullamore Dew»{?}[бренд ирландского виски] по многим причинам. Достав два стакана и взяв бутылку, я вскарабкался на барный стул напротив Себастьяна. Закатное солнце потекло в прозрачные сосуды, а запах стал распространяться по помещению. Я почуял дождь, серый мшистый камень и режущую глаз зелень. Дождь вправду пошёл. Все мои окна потихоньку покрывались дождевыми крапинками.
— Ну, — прокашливается Моран, поднимая свой стакан. — За ушедших. За Джима.
— За Джима. — повторяю я, разлепляя тяжёлые губы. — За его гения.
Стаканы со звоном соединились. Мы одновременно опрокинули свои порции. Я тут же налил следующую. Пока что мы просто обменивались взглядами. Нужно подождать.
Но чем больше мы пили, тем напряжённее я себя чувствовал. Мой взгляд гипнотизировал этикетку виски, а мозг анализировал всё, что происходит. Это меня и напрягало. Лучше передать управление сердцу. Точнее тому, что от него осталось.
И тогда-то я понял, что надо делать.
И все те деньги, что я хранил,
Потратил я в кругу друзей
Мой голос охрип и звучал страшно, поэтому я прокашлялся и, собравшись с силами, продолжил.
И всё то зло, что причинил,
Вышло боком всего лишь мне.
И всю ту чушь, что я творил,
Припомнить сейчас, увы, нельзя
Я прижимал к груди стакан с виски, продолжая таращиться на бутылку. Себастьян всё понял, поэтому снова поднял в воздух бокал, отдавая честь.
На посошок, прошу, налей,
Идти пора уж мне, друзья.
Тяжесть этой песни дробила куски моего сердца и уже добралась до души, но я продолжал петь, хоть взор уже помутнел, а голос снова задрожал.
Все те друзья, что я имел
Жалеют, что идти пора,
Все те, кого я так любил,
Хотят на день вернуть меня
Я ощутил необходимость в движении и перемещении, поэтому поднялся и медленно подошёл к окнам. Улицу за ними уже едва можно было разглядеть. Окна были моими глазами, а дождь — слезами.
Но раз уж так мне суждено,
Уйти совсем, покинув вас
Мой голос звучал одиноко, поэтому и горько. Но мне всё равно было приятно прощаться именно так. Я упёрся лбом в стекло и еле протянул последние строчки.
Налейте ж мне на посошок,
Спасибо всем - скажу, смеясь…{?}[ ориг. «The Parting Glass» — традиционная ирландская песня-прощание, обычно исполняемая, когда приходит время расставаться с родными и близкими людьми.]
Стекло становилось мокрым с двух сторон. Я был рад, что стою спиной к Морану. Он видит лишь мою содрогающуюся спину.
— Почему ты плачешь? — вдруг раздается странный вопрос полковника. — Я знаю, что ты был, ну, сильно к нему привязан, но неужели настолько? Он ведь всё-таки был психопатом…
Мои мышцы наконец-то расслабляются, я снова стираю с лица следы слабости и оборачиваюсь к киллеру. Остатки виски исчезают в миг, и я прислоняюсь спиной к поверхности окна.
— Это не важно. — сглотнув ком соплей, произношу я. — То, что он был психопатом. В первую очередь он всегда будет… — я горько усмехаюсь, смаргивая остатки слёз. — да, всегда будет моим дядей. Эта роль сделала его настолько значимым для меня, что я не могу судить его за всё, что он сделал. Даже за то, что он сделал со мной. Я очень злился на него, но… я всегда буду любить его… — мой голос угасал. — до луны и дальше, чем край вселенной. В этом моя слабость. — я ощущаю затылком холод стекла, а затем мне вспоминается холод мёртвых губ.
— А его слабость была в том, что ты ему действительно нравился. — вдруг говорит полковник, крутя стакан на стойке. — И вся эта идея вашего родства его тоже будоражила.
Я улыбнулся. Наконец-то. И это послужило толчком.
Мы продолжили опустошать бутылку, вспоминая прошлые времена. Я всё ещё хотел узнать, что же произошло, но решил отложить эти расспросы. Мне и так было плохо.
— А помнишь, как он захотел поехать в Макдональдс, а мы стали лить дерьмо по поводу тамошней еды? — припомнил Себастьян. — До сих пор ржу с его выражения лица.
Я закивал, любуясь улыбкой полковника. От его присутствия исходило тепло.
Но с подобным прощальным обычаем было важно не переборщить. Спустя сотую смешную историю я ощутил, как боль стала снова нарастать.
Лондон погрузился в ночь. Тучи наконец-то отступили в тыл и открыли небеса. Полковник Моран и я стояли на крыше «Молодого бога», слегка перевалившись за край. Мы решили сделать перерыв, чтобы слегка протрезветь, чтобы после продолжить пить за упокой. Несмотря на то, что стоял конец июня, меня трясло от холода.
— Он оставил тебе всё состояние. — вдруг сказал киллер, смотря куда-то вдаль.
Я повернул к нему голову, удивлённо приоткрыв рот.
— В смысле?
Глаза Себастьяна, тёмные и блестящие, обратились ко мне.
— Он давно ещё составил что-то типа завещания. Но это скорее просто указания. — пояснил киллер. — В случае его смерти всё управление должно перейти к тебе. Всё его наследие, материальное и идейное.
Я перевёл растерянный взгляд на крышу соседнего дома. Вот так новость. Я даже не знаю, что думать.