Мысль Энгельса о противоречии между системой и методом Гегеля ярче всего подтверждается именно во франкфуртский период, особенно когда Гегель в течение длительного времени неосознанно критикует религиозное преодоление противоречий. Как мы увидим, Гегель усматривает в религии высшую форму любви, т. е. социальную действительность, которая проникнута человеческой субъективностью и не является позитивной. По мере того как религиозные представления Гоголя сближаются с христианскими и он отказывается от негативного отношения к христианству, характерного для бернского периода, его сознание все более проникается такими особенностями христианства и религиозного поведения, как отстранение, бегство от жизни. По-этому он стремится прежде всего к примирению индивида с конкретной действительностью современного ему буржуазного общества, постольку он неизбежно должен во все возрастающей степени обнаружить изъяны и слабые стороны религиозного поведения.
Согласно его тогдашнему пониманию, эти изъяны состоят в том, что религиозное поведение человека оставляет нетронутой, непреодоленной позитивность окружающего мира и, следовательно, лишь дополняет позитивность буржуазного общества. Обостренная религиозная субъективность предстает в этом свете как иная форма забвения гуманистических надежд на преодоление позитивности общества. "Иная, крайняя форма зависимости от позитивности, от объекта — это страх перед объектами, бегство от них, страх перед единением с ними, предельная субъективность" [8].
Оценка чистой субъективности и присущего религии бегства от объектов как чего-то тождественного позитивности станет решающей для Гегеля во франкфуртский период. Как мы увидим, эта оценка вносит противоречие в его понимание христианства, в частности противоречие между жизнью и учением Иисуса.
После франкфуртского периода, в Йене, Гегель рассматривает субъективный идеализм Фихте и французский материализм как два кратких заблуждения, которые все же в равной мере выражают важные течения своего времени.
Пока же из этого он не делает далеко идущие выводы. Гегель интересуется прежде всего тем, чтобы, с одной стороны, создать остро критический образ людей, которые отдаются под власть субъективности в современном обществе, а с другой стороны, превознести спасительную и освободительную силу любви. "Поскольку эта любовь к бездушному стремится окружить себя только чем-то вещественным, а какова вещественность сама по себе, безразлично… поэтому, хотя объекты любви и меняются, но она никогда их не лишается. Из этого вытекает ее умиротворенность при утрате и известное самоутешение, что утрата будет ей возмещена, потому что она может быть возмещена. Материя, данная таким образом человеку, оказывается абсолютом, но, конечно, если бы не существовало самого человека, то ничего вокруг для него не существовало бы, а почему же он должен был бы существовать? Вполне понятно, что человек хочет жить, ведь за пределами совокупности его узких возможностей, вне его сознания лежит… лишь пустынное ничто, осмыслить которое, однако, человек, конечно, не в состоянии" [9].
Таково крайне неуклюжее и запутанное описание душевного состояния заурядного человека буржуазного общества, которому Гегель противопоставляет свой идеал любви. Для этого человека весь мир состоит из непроницаемых, непонятных, механически отделенных друг от друга и от человека предметов, где он плутает в пустых, не удовлетворяющих его хлопотах. У него нет подлинно субстанциального отношения к вещам, к людям, к самому себе. Любовь, напротив, является для Гегеля тем принципом, который снимает эти мертвящие пределы и создает живые отношения между людьми, тем самым она в подлинном смысле делает живым и самого человека. "Истинное единение, подлинная любовь существует лишь между людьми, полными жизни, равными друг другу по степени ее проявления и, таким образом, живущими целиком друг для друга, ни в чем не бездушными по отношению друг к другу… В любви обособленное существует уже не как разобщенное, а как слитое воедино и живое ощущает себя полным жизни" [10].
Непрерывность развития гегелевских взглядов выражается в том, что термины, которые характеризуют это противопоставление, возникают не только в работах бернского периода, но и в его выписках из книг Форстера. Так, с одной стороны, он подчеркивает необходимость равенства любящих друг друга людей, с другой стороны, в конце вышеприведенной цитаты отмечает, что человек буржуазного общества подчинен чуждой силе, милость которой он вымаливает со страхом и трепетом. Конечно, эти термины существенно переосмысляются. Равенство у Форстера и у Гегеля в бернский период было прежде всего политическим равенством. Теперь же для Гегеля гораздо большее значение имеет равенство в отношениях к буржуазному обществу. Но социальное содержание равенства (равная сила проявления) охватывает, как мы еще увидим, новый, характерный именно для этого периода круг проблем — его зависимость от материального, экономического равенства любящих. Этот вопрос пока еще рассматривается Гегелем только как препятствие на пути к единению, в котором любовь снимает все разобщающее людей, создавая между ними подлинное жизненное единство. И препятствие это следует преодолеть.