В ЖИЗНИ МОЕЙ
«Волны, словно рессоры…»
Валерий Суров
ЗНАКОМЫЕ ЛИЦА
Повесть
— Водитель мотоцикла! Остановитесь! — раздался голос из динамика.
Звук проплыл по ночной улице. Спросонья пробормотали грачи на верхушке старого тополя.
— Остановитесь! — вновь гаркнул репродуктор. Вспыхнула голубая мигалка на крыше машины ГАИ и всплесками осветила деревянное здание пожарной команды, каланчу…
— Черт! — пробормотал Василий Петрович. — Раз выбрался в город — и сразу же напоролся…
«Ява» мчалась по колдобинам мимо длинной кирпичной стены. Между «Жигулями» и мотоциклом оставалось всего несколько метров, когда Корнев повернул руль вправо. Пролетев по воздуху, он удачно приземлился на заднее колесо и промчался мимо овощного ларька.
«Жигулям» пришлось объехать глубокую канаву, но Корнев уже урвал метров сто… Скатив с моста через Челнинку, круто повернул в гору и попер вверх под таким углом, что даже выскочивший из машины лейтенант присвистнул.
Одолев сложный подъем, Корнев помчался по деревенской улице, выскочил на асфальт и выжал газ. На повороте едва не пробил забор, не успев затормозить. Мотоцикл занесло — задымила покрышка. Минул ворота. Проехал длинный ряд тягачей. Спешно открыл свой вагончик, вкатил мотоцикл в кладовку и захлопнул за собой дверь. Не включая света, долго смотрел в окно — не ищут ли его. Но на улице было тихо. Корнев занавесил окно газетами.
Прошло уже два месяца, как купил он на толкучке этот мотоцикл полугоночного образца, а номера все не получил, потому что не имел Василий Петрович водительских прав…
Он поставил чайник на электрическую плитку, развернул полосатый матрац на крышке большого рундука.
Вначале он только работал в вагоне, а потом стал и ночевать. Вскоре притащил со склада матрац, одеяло, взял у монтера плитку, чайник попросил у директора профкурсов… Двухкомнатный вагон на металлических салазках стоял в ста метрах от обрывистого берега Камы, и ночами здесь было тихо.
Василий Петрович попил чаю, разделся и лег. Но не спалось. Случай с погоней не давал покоя. Ну, пристало подростку удирать от милиции, а ему-то уже тридцать!.. Было обидно за себя, за вечную свою неустроенность. Все сознательные годы ездил по стране и, как писала ему мать, не наездил ни кола ни двора… Кое-как женился, родилась дочь — но жена не захотела жить с ним… Да и он, впрочем, не жалел. Тоска оставалась только по дочери… Единственное, что отвлекало, — работа. И когда вкалывал монтажником, и теперь — художником треста.
«Неужели в тридцать лет не иметь ни кола ни двора совсем плохо?» — размышлял он, ежась под тонким одеялом.
В темноте нервно гавкнула дворняжка. На фоне газеты застыл силуэт фотоувеличителя «Крокус».