Игорь на бегу поглядывал на Надю, несколько раз она устало улыбнулась ему. Видно было, что ей очень тяжело. Игорь сам бы работал за нее или хотя бы рядом, но водить мастерком считалось самым легким делом на бетоне.
Размылся край неба, тени побледнели, а вскоре прожекторы стали ненужны. Но выключить их догадались не сразу. До смены было еще больше четырех часов, однако, несмотря на безостановочную беготню, ребята повеселели: сделали уже больше чем когда-либо, а времени еще достаточно. Шуточки начались, немудрящие, но отвлекающие от монотонного движения.
«Какие отличные ребята! — восхищался Игорь. — А Коля-то Разин! Герой!»
Пока Коля Разин подает «галошу», отдыхаешь немного. Потом снова вонзаешь остроконечную лопату в плотную массу, подцепляешь небольшую на вид кучку — она к земле тянет, будто гирю несешь. Руки сохнут в запястьях, и пальцы сводит. Тысячи лопат нужно перебросать. Подумаешь — ужаснешься, покажется, что это свыше человеческих сил. А если ни о чем не думать — бегаешь, как будто это занятие и есть обычная форма твоего существования.
«Здорово мы сегодня поработали! — подстегивал себя Игорь. — Есть моя заслуга! Выбил машину!»
Вспомнил растерянного Федорченко, на которого чудотворное действие оказала фамилия Маркова, и снова стало жаль его. Жаль потому, что не может он испытать такого чувства общности с товарищами, какое сейчас испытывает Игорь. Хотелось громко крикнуть всем, какие они замечательные и как рад он с ними работать.
— Юра! Гончаров! — раздался звучный голос Коли Разина. — Гончаров! Кончай в бирюльки играть! Иди работать, разве не видишь — мы зашиваемся!
Юра часа полтора назад присоединился к девушкам, разравнивал мастерком бетон. Не такое это легкое занятие. Если бетон жидкий, более или менее сносно, а чуть погуще — бьешься, бьешься, чтобы камешки не выпирали на поверхность, а бетон все жестче и жестче. Попробуй загладить бугорки и ямки! Все тело ломит, ноги немеют, но часами, как приклеенный, сидишь на четвереньках, и нельзя переменить положение. Это — если стараешься. А Коля высмотрел-таки: взял Гончаров себе участочек шириной с ленту и елозит мастерком, будто на пляже развлекается. А до этого все командовал, словно без него не знают, куда бетон бросать.
На Колин окрик Гончаров и головы не поднял.
Игорь огорчился грубой выходкой Разина.
— Зачем ты так? — сказал укоризненно.
— А пусть, ему полезно. Здесь не богадельня, некогда нянчиться!
Сейчас не до психологических тонкостей. Может быть, Коля прав.
И снова — лопату в бетон; вверх бежишь напрягаясь, вниз — отдыхая. Все в стороне — мысли, переживания, огорчения. Стойко держится ощущение: ты сильней бетона, сильнее времени, сильнее себя.
К восьми часам было готово шестнадцать квадратов, вдвое больше, чем обычно удавалось сделать. Измотанные, осунувшиеся бетонщики то и дело поглядывали на насыпь — не покажется ли смена?
Избавители появились в половине девятого. Их будто не замечали, продолжали работать. Новоприбывшие постояли, маясь своей бесполезностью, и начали силой отбирать лопаты.
Раздались шуточки:
— Научил вас мастер работать!
— Боитесь начальства!
— Может, вторую смену отработаете?
Игорь, весело улыбаясь, отшучивался, а сам поглядывал, куда направляется Надя. Увидел, что она держится рядом с Гончаровым, и хотя понимал: Надя может общаться с кем угодно и это ничего не значит, но было неприятно, что она разговаривает с Юрой, а не с кем-нибудь другим.
Пока машина ездила за арматурой, ребята ждали на рельсах. Надя сидела с Гончаровым поодаль. «Вот и кончились наши прогулки…» — подумал Игорь. Радостное возбуждение улеглось, нахлынуло чувство опустошенности и тупой грусти. Ничего не хотелось, даже спать.
— Интересно, когда вы собираетесь снимать Гончарова? — поинтересовался Разин.
— Опять ты пристал! — разозлился Игорь. — Больше тебе думать не о чем? Никто не собирается!
— Это почему же?
— Нет оснований.
Разин вкрадчиво вел дальше:
— А то, что он плохо работает, не основание? А на коллектив плюет, нас серой массой считает — ему за это грамоту? — Коля возвысил голос: — Бригадир должен быть в первых рядах, а он где?
— Ты же комсорг бригады! Вот и обсудите на собрании. Я смотрю, один ты возмущаешься! Может быть, есть у человека недостатки — так это вовсе не значит, что его надо выгонять.
— Я один возмущаюсь! — от гнева Коля начал пришептывать. — Народ у нас смирный, всего боятся! Вот у Сережи Петрушина спроси, ему-то поверишь? Скажи, Сережа!