— А если не пошлем? Значит, обратно они не выйдут?
Говорить еще о чем-то было бесполезно, так же как и ждать, когда вопрос решится в Москве. Это было бы слишком поздно. Теперь мне пришлось идти к Мрачковскому. Он был хорошо знаком с Блюхером, который в то время командовал Особой дальневосточной армией. Мрачковский позвонил ему:
— Василий Константинович! Это Мрачковский. У нас здесь неважно с обеспечением партий.
— Я знаю, — остановил его Блюхер.
— Нам нужно помочь.
— Пускай кто-нибудь подойдет к председателю крайкома Крутову.
На следующий день к вечеру Крутов собрал заседание крайкома. Кроме него на заседание пришел секретарь Хабаровского крайкома Лаврентьев, Блюхер, Дерибас и работники хозяйственного сектора. Я коротко доложил.
— Как же так получилось? — удивился Лаврентьев.
— Не знаю, но партиям не с чем идти. Ничего нет.
— Как нет? Даже денег нет?
— Да.
— А представитель газеты у нас есть? — неожиданно обратился он к залу.
— Мы из ТОЗ, — отозвался невысокий полнеющий мужчина, редактор «Тихоокеанской звезды».
— Вот они работают в тайге, можно сказать, героическая экспедиция. А где же вы? Где ваша газета?
— Нам не говорили…
— Они вам должны говорить, или вы должны говорить о них?
Редактор «Тихоокеанской звезды» молчал.
— Печатаете пустые заметки! — продолжал горячиться Лаврентьев. — Собираете комсомольцев в бесцветные походы за иконами…
— Мы примем к сведению, — покраснел редактор.
— А вас, — смягчаясь, обратился он к Крутову, — прошу проследить, чтобы хозяйственники срочно выдали все, что требуется. Сшейте ичиги, брезентовые куртки… в общем все.
— А как же деньги? — заволновались хозяйственники. — Как мы будем отчитываться?
— Возьмите с них расписки.
Петр Константинович замолчал, задумавшись о чем-то своем, видимо грустном, и вдруг, точно очнувшись от воспоминаний, тихо заговорил:
— Да, удивительные были люди. Лаврентьев, Крутов, Чернов… Все погибли, никого уже нет. Не щадили себя на работе. Думаю, Хабаровский крайком не только наши изыскательские партии, а и вся экспедиция вспоминает с благодарностью. Обеспечением экспедиции фактически занимался крайком. Блюхер, Лаврентьев, Крутов добровольно взяли на себя эту задачу.
Через три дня наши партии получили все и отправились вверх по Бурее. Редактор «Тихоокеанской звезды» явно переусердствовал: с каждой партией ушло по два комсомольца от газеты. Мучиться в тайге им было незачем, связи с газетой у них все равно не было. Три месяца, что шли изыскания, никаких известий от партий не поступало.
Утренники становились все злее. Река с каждым днем ленивее сгоняла шугу, вот-вот встанет — и тогда гибель. У меня голова разваливалась от худых мыслей. Как там? Что у них? Никогда позже я так не волновался, как в ту первую бамовскую экспедицию. И тем больше была радость, когда изыскатели выходили из тайги. Оборванные, в фуфайках, изрешеченных следами искр от костров, с осунувшимися потемневшими лицами.
Когда стали обрабатывать материалы экспедиции, выяснилось, что в ближайшие годы строителям на БАМе делать нечего. Дорога должна прокладываться по кратчайшему направлению. Но участки в верховьях Амгуни, по Бурее, Федоровский ход показали, что по кратчайшему пути не пройти, что строительство дороги может растянуться на десять, а то и пятнадцать лет. Хотя идея строительства Байкало-Амурской магистрали была заманчива, но нужно было решать задачи дня. Строители оставили БАМ и всю технику, все материалы перебросили на старую дорогу. Полностью восстановили ее от Читы до Уссурийска. Сделали ее двухпуткой. За пять лет подняли вагонный парк, службу депо. Она возродилась как феникс из пепла.
В те годы, — продолжал Петр Константинович, — шли к истине, как сейчас выражаются, методом проб и ошибок. Не совсем это верно, но есть доля правды в таком толковании. Торопила жизнь. Экспедицию 1932 года на БАМ тоже можно было бы назвать ошибкой: если говорить о планах экспедиции, то с поставленной задачей она не справилась — понадобилось еще десять лет изысканий, лишь в сороковом году было установлено основное направление магистрали. Но экспедиция решила свои задачи, и решила их положительно. Начинать строительство БАМа в тридцать втором году было рискованно, и последующие экспедиции все больше и больше подтверждали это.
Строительство Байкало-Амурской магистрали — это неимоверные затраты. А сегодня особенно. Где вчера предполагалось пройти верхом — прорубаются тоннели. Если вчера проектировали для линии БАМа паровоз с самоконденсацией пара, то сейчас — магистральный тепловоз, способный выдерживать высокие скорости. И все-таки неизведанного на БАМе очень много. Тут и повышенная температура внутри гор, и вечная мерзлота, и сейсмика, и чуть ли не ежегодно меняющиеся русла рек. Куда ни повернись, кругом на этом пути природа расставила капканы. Намного легче было бы строительство дороги за Становым хребтом, по Лене. Но преимущество Байкало-Амурской магистрали в том, что ее путь проходит по богатейшей кладовой: медь, железная руда, неисчислимые запасы каменного угля, нефть, газ, асбест, никель, молибден, вольфрам, слюда. А сколько полезных ископаемых, до которых еще не добрались? Если европейская часть нашей страны — это уже открытый сундук, Урал — изучен наполовину, то богатства сибирских и дальневосточных недр только начинают открываться нам. Здесь любопытно вспомнить Северную экспедицию Салехард — Игарка. Строителями были уложены семьсот километров пути, оставалось немного, чтобы выйти к Обской губе. Предполагалось построить там порт, который связал бы Западную Сибирь с морем. И вдруг решение — заморозить строительство. Двадцать лет ржавела дорога и все-таки не умерла, она стала проводником для геологов. Впоследствии все крупные газовые месторождения: Тюменское, Тазовское, Пурпейское, Медвежье, Рендгольское — все они легли вдоль ее полотна. Сегодня газовщики восстанавливают дорогу. Так что подчас и не знаем, что у нас под ногами. То же и на БАМе. Сколько открытий ждет еще нас!