Обо всем этом я написал рапорт начальнику экспедиции Д. И. Джусю, предлагая превратить мою партию в рекогносцировочную, которая обследовала бы оба склона Дуссе-Алиньского хребта на участке двух партий. Гринцевича можно было бы перебросить на другой участок, а мы могли пересекать Дуссе-Алинь самостоятельно, не ожидая никого. Партия уменьшалась до шести-семи человек, становилась мобильной, а главное — вопрос ее снабжения значительно облегчался.
Джусь передал рапорт своему заместителю А. П. Смирнову. Тот встретил мое предложение в штыки.
— Трудности с транспортом на изысканиях — обычное дело, — возразил он. — А связь с Гринцевичем установите через проводников. На худой конец, поставьте вехи с флагами на вершинах.
— Но мы можем выбрать разные седла, может, в тридцати, а то и в пятидесяти километрах одно от другого. Вехи не всегда увидишь даже в гольцах. А искать проводников… Найдем ли мы их?
— Пока вы доберетесь, нам, вероятно, дадут самолет. Я облетаю хребет, выберу седло и скину вам записку, откуда начинать.
Возражать ему не стал, а опять пошел к Джусю.
— С самолетом действительно дело сомнительное, — наконец согласился он. — Придется принять ваше предложение. Раз уж пошел на то, чтобы вместо окончательных изысканий делать предварительные, то уж пускай одна партия проведет рекогносцировочные.
Камень с груди свалился: организация упрощалась, работа предстояла интересная, а главное, судьба тридцати человек не лежала уже на моей совести.
В Свободном удалось получить лишь ящик пряников, бочонок селедки, ящик заплесневелого маргарина и полтора десятка банок мясных консервов. Пришлось рассылать людей по городам в поисках продовольствия. Муку получили в Комсомольске, растительное масло — в Благовещенске. Из-за хозяйственных неурядиц до Керби добрались через три недели. Лодок в Керби не было. Пришлось купить лес и просить начальника прииска помочь изготовить лодки. А время не ждало. С техниками Крестьянцевым и Реймерсом дежурили по очереди у реки. На пятый день, проходя по берегу, увидели бат с двумя эвенками. Оказалось, к верховьям Амгуни выезжала небольшая астрофизическая экспедиция, и теперь Николай с Христофором — так звали эвенков — возвращались в стойбище в устье Сонаха. О такой удаче можно было только мечтать. Лес уступили соседней партии и стали собираться. И хотя лето перевалило на осень, успокаивало, что наша партия удачнее других решила вопросы снабжения и, благодаря Христофору и Николаю, вырвалась вперед.
Семь дней, с раннего утра до вечерней зари, были в дороге. Остановились в нескольких километрах от стойбища эвенков. У них обычай поздно домой не приезжать. Пришлось и нам подчиниться национальной традиции. Пока мы подсчитывали мозоли, эвенки осмотрели следы ночевки. «Вчера ночевали три люди, — пояснили они. — Мой братка Егорка был. Везли двух сохатых».
Они не ошиблись. Дома их встретило угощение: разогретое в золе копыто сохатого, которого привез «братка Егорка». Эвенки поделились с нами сохатиной, угостили вяленым мясом и кетой.
На следующее утро двинулись дальше. Река все более мелела, сужалась, и, наконец, на третий день, упаковав имущество в буколи, мы отправились к устью Сонаха пешком. Шли вдоль русла.
Сначала уклон был невелик и подъем тропы не ощущался, но с каждым днем все круче и круче забирал вверх, вставая чуть ли не отвесной стеной. Ручей петлял, прятался в расщелинах, разбивался, теряя силу, обещая конец этому нескорому пути.
Открывшаяся с вершины Сонаха картина была величественной и удручающей. С узкого хребта круто, в отвес, падали каменистые склоны из сплошной осыпи обломков. На всем пространстве, что охватывал глаз, уходили за горизонт нагромождения гор. Если идти на север — придется пересекать уже два хребта: Дуссе-Алинь и Иткиль. Справа виден большой приток Амгуни — Умаки. В его бассейне можно было подойти к хребту Лан и с него подниматься на перевал. Но если идти по Умаки, приходилось уводить трассу в сторону и значительно удлинять ее. Западная панорама была закрыта сопкой. Что там? По рассказам эвенков, за сопкой пряталось Эбканское седло, бывшее «маленько ниже». Насколько ниже? Пошли туда. Шли вдоль главного хребта, делая топографическую съемку, но через три километра инженер Егоров наотрез отказался идти дальше. Его одолел ревматизм. Легли пораньше спать. «Барометр» Егорова не ошибся: ночью пошел дождь, сменившийся к утру мокрым снегом, и три дня шел, не прекращаясь ни на минуту. Укутавшись в раскисшие полушубки, жались друг к другу. Сидеть было тоскливо и беспокойно: работы оставалось уйма, еда кончалась. Лишь только на небе открылись разрывы, полезли на сопку. Но и Эбканское седло не могло реально решить проблему спуска. Пора было сворачивать работы, уходить от хребта, но одолевала неуверенность. А что, если там, дальше, есть перевал? Не выдержал, решил успокоить совесть, рванул километров за двадцать пять. Грива медленно забирала вверх, и никаких признаков понижения. Сомнения были напрасными: пора было спускаться вниз.