И вдруг всполошились люди, захлопали выстрелы. Буян вместе со стадом бежал по диагонали через поляну, высоко подняв гордую голову.
— Не стрелять, не стрелять! — закричал Михеич.
— Почему? — удивились охотники.
— Молодой еще, — пояснил Михеич.
— Какой же молодой? Ты посмотри на его рога!
— Да что мне сегодня все мерещится! — пожаловался Михеич. — Давай, давай, пали!
А лоси были уже вне досягаемости.
Буяна убили на другой день браконьеры. Егерь застал их в тот момент, когда они собрались разделывать тушу. Он подошел спокойно, будто так и надо, похвалил удачу, вытер платком прозрачную слезинку в уголке выпуклого лосиного глаза и сказал:
— Ваши документы!
— Вася! — улыбнулся охотник, обращаясь к напарнику. — Покажи товарищу документы.
— Сейчас выдам! — так же весело откликнулся другой.
Михеич повернулся к нему, и тогда удар прикладом обрушился на него.
И разделить бы Михеичу участь Буяна, если бы не Сенька-лесник. Обходил он в этот день участок и спугнул преступников. Рассказывал Сенька, что была у них своя машина на дороге оставлена, а номера он не разглядел — грязью был заляпан.
Вспоминая свою жизнь, Михеич вышел на берег лампушки. Сюда должна прийти Старуха на водопой.
Озеро отражало закат. Поверхность рябило от чуть заметного ветерка. Михеич нагнулся и плеснул пригоршнями сиреневую рябь себе в разгоряченное лицо. Вода была теплой и пахла гнилью.
На первый взгляд лампушка кажется совсем мелкой. Илистое дно видно в полуметре под поверхностью воды. Но это обман. Не вздумай, человек, ступить в эту теплую воду! Разверзнется многометровый слой ила, простынет твой след.
Михеич хотел сесть на высокую торфяную кочку и увидел, как с нее спрыгнул перепуганный лягушонок и накололся на острый сучок.
— Дурак пучеглазый, — сказал Михеич, — умирать надо с пользой… Шура! Шура! — позвал он.
Тотчас зашелестела осока, и метровая гадюка выползла и свернулась у его ног, вопросительно поднимая голову.
— На, ешь! — сказал Михеич.
Змея небрежно ткнула лягушонка своим «двойником». Михеич отвернулся. Процесс заглатывания всегда неприятен. «Да! — вздохнул он, возвращаясь к своим мыслям. — Сколько уже построено на моем участке асфальтовых дорог! Сколько земли сковано, сколько вырубок леса, высоковольтных линий, кабелей, геодезических просек! А ведь человек не любит обходных путей. Ведь и я такой же! Значит, будут новые дороги, новые и новые прямые между двумя точками. Где же прятаться бедному зверю? Вот женщины идут по ягоды, и горе тому волку или медведю, который попадется на их пути или оставит свой след. Они придут домой и скажут мужьям, что в лесу хищный зверь, что он чуть не напал на них и они случайно оказались живы. И встанут рассерженные мужчины, и зарядят ружья. Тогда твой голос в защиту зверя покажется таким же нахальством, как и появление самого зверя-людоеда».
— И я такой же! — повторил Михеич.
Он вспомнил свою первую встречу с Шурой, здесь же, на этом месте. Гадюка грелась на солнце и предупреждающе зашипела, когда Михеич подошел совсем близко.
— Ш-шу-р-ра! — явственно выговаривала она.
Михеич сразу же решил ее убить — это так естественно для человека: убить за то, что она змея, за то, что укус ее ядовит, и за то, что греется она на людской тропинке. Обутый в болотные сапоги, Михеич смело прыгнул на сверкающие бронзой кольца, но змея мгновенно ускользнула под корягу и через две-три секунды шипела уже позади Михеича:
— Ш-шу-р-ра!
— Ох ты какая шустрая! — удивился Михеич и снова прыгнул.
Но гадюка ускользнула и на этот раз. Здесь когда-то выгорел торф, и под верхним слоем осталось много пустот. Через них и убегала змея.
— Ш-шу-р-ра! — шипела она совсем с другой стороны, укоризненно, казалось, глядя на Михеича.
— Ты, значит, Шура? — опять удивился он. И захохотал.
Решение не убивать пришло само собой. И гадюка как-то догадалась об этом решении. Она смело выползла на солнце и свернулась в кольца, поглядывая на егеря вполне доброжелательно. Так началась эта странная дружба на много лет.
Михеич сел на кочку и опять углубился в свои мысли. Не знал он, что справа, из мрачного ельника, злые глаза следят за каждым его движением.
— Слышь, Васька! Кажись, тот самый. Жив, значит, мент поганый! Слышь, этот нас все равно вынюхает. Васька, я это озеро хорошо знаю, слышь, подтолкнуть бы его чуток. Да сапоги-то разуй, чтоб без шуму.
Какое чутье заставило Михеича взглянуть вправо? Он вскинул ружье. Серая тень скользила по наклонному стволу упавшей, но задержанной елками сосны. А под сосной стоял человек с ружьем.