От волнения и страха Петька потерял способность соображать и, только очутившись на палубе, стал медленно приходить в себя.
С трудом отдышавшись, он первым делом схватился за ноги, ощупал по очереди руки, голову. Как ни странно, все части тела оказались на месте. Это удивило и обрадовало Петьку. Он облегченно вздохнул и устало привалился спиной к трюму.
Мягкая, успокаивающая синева растекалась до самого горизонта. Солнце приятно согревало. В борт толкалась вода, рассыпалась звонкими всплесками. И такую радость почувствовал Петька, какой еще не испытывал никогда. Все в нем ликовало. Захотелось петь, отколоть залихватскую джигу, вскочить верхом на акулу… Вспомнив о ней, он пошарил глазами вокруг, но зловещий черный плавник куда-то исчез.
Громкий женский голос, донесшийся из окна рубки, окончательно отрезвил Петьку. Он сразу узнал голос Тумановой, главного врача плавбазовской санчасти.
— «Семерка», срочно следуйте с пострадавшим к плавбазе, — повелевала врачиха. — Повторяю, немедленно! Как меня поняли? Прием.
Петька обошел трюм и протолкался поближе к другу. Тимофей лежал возле ярусоподъемника вверх лицом. Сквозь загар просвечивала гипсовая белизна кожи, почему-то казавшиеся огромными ступни ног были как-то странно развернуты в стороны, голова безвольно свалилась на плечо, правая рука неестественно подвернулась, будто Тимофей намеревался почесать себе спину между лопатками.
Бригадир, стоя на коленях, прижимал ухо к Тимофеевой груди и часто-часто моргал.
— Ну как, жив? — с надеждой заглядывая в глаза бригадиру, спросил Петька, опускаясь на корточки рядом.
— Живой вроде, — ответил тот, поднимаясь. — А ну-ка, давай воду с него повытрясем.
Бригадир встал на колено, Петька с мотористом осторожно уложили Сулягина ему на бедро, Ухватин растопыренной ладонью слегка надавил на ребра, и шустрые ручейки побежали по палубе.
А Павел Вакорин уже подгонял «Семерку» к плавбазе. Поглазеть на «утопленника» высыпало все население флагмана. Над бортом колыхались головы моряков в марлевых тюрбанах, жокейских шапочках, поварских колпаках. В мешанине полосатых тельняшек, ярких маек, цветастых сорочек снежным пятном выделялся халат Тумановой. Она стояла на круглой площадке парадного трапа, прижимая к себе, как знамя, свернутые в трубку носилки.
— Полундра-а! — размахнувшись, бригадир ловко забросил на базу фалинь.
Прошуршав навешанными на борта автопокрышками о ржавый борт плавбазы, «Семерка» закачалась возле трапа. Сотни глаз теперь сосредоточились на Тумановой, быстро спустившейся на бот и колдовавшей над Тимофеем.
После укола и поднесенного к носу огромного тампона, щедро смоченного нашатырным спиртом, веки матроса дрогнули, он вздохнул и открыл глаза. И сразу сломалась напряженная тишина. Послышались возгласы облегчения. Все разом загалдели, задвигались, принялись громко обсуждать происшествие.
Баклажария наклонился к Тимофею:
— Расскажи скорей, дорогой, как там жизнь в подводном царстве. Пощекотали небось русалки? А?..
— А мы уж думали, что ты на берегу отовариваешься. Раньше нас, — оскалился Ухватин и, подняв взгляд на Петьку, внезапно посерьезнел: — А пацан-то наш отчаянный! Кто бы мог подумать!
Все наперебой принялись нахваливать Петьку, жали ему руки, похлопывали по плечам, по спине. Баклажария, приговаривая: «Джигит, джигит!», ласково щекотал ему живот кончиком шкерочного ножа.
Багровый от смущения, Петька застенчиво улыбался.
Туманова возмутилась:
— Да вы что, никак очумели? Больному покой нужен, а они тут ярмарку организовали. А ну, быстрей укладывайте его на носилки. — Она задрала голову и прокричала крановщику: — Давай, Матюшин, майнай стропа! Живее!
Петька бросился укладывать товарища на носилки, и вдруг сердце его тоскливо сжалось. На крыше рубки, куда складывали всякий хлам, он случайно увидел красный цилиндр с оранжевым поясом-поплавком — кожух радиобуя… И снова нахлынули неприятные воспоминания.
«Что же делать?» — растерянно думал он, озираясь по сторонам. Уходить на базу после всего того, что случилось, казалось просто нелепым. Оставаться? Конечно, он должен остаться. Вчетвером ярус выбирать — намучаешься. Но как теперь к нему будут относиться товарищи?
— Чего нахохлился, герой? — прервал его грустные размышления Ухватин. — Дырку-то просверлил? Небось медаль отхватишь за спасение.
Петька потупился.