— Поднимемся к бедной Ашхен? — помолчав немного, спросила тетушка Сопан.
— Ну, конечно. Только накину на голову темный платок…
— Эй, ребята, бабушка ваша дома?
Мы с братом обернулись на окрик. У калитки стоял Хромой Андроник, сельский почтальон. Его не взяли на фронт, потому что при ходьбе он припадает на правую ногу.
— Нет ее дома, — ответил я.
— А где она?
— Вот уже неделя, как она ездит в поле стряпать для хлопкоробов. Приедет только поздно вечером на арбе Рыжего Тиграна.
— М-да… Что же делать?
Он с сомнением посмотрел на нас.
— А что? — спросил я. — Может, что-нибудь надо передать Мец-Майрик?
— Уж и не знаю, как тут быть… — Он явно был в затруднении. — А может, вы отдадите ей, а? — Он протягивает мне конверт.
— От дяди Сурена письмо?! — обрадованно воскликнули мы.
Вот уже много месяцев от него не было писем. Мец-Майрик не знала, что и думать. Все время ждала вестей от сына.
— Ну, ладно, отдайте ей сами, а я пошел дальше разносить письма.
После ухода Андроника я молча рассматривал в руках конверт. На месте обратного адреса почему-то стояло только: полевая почта № 25548 — и все.
— А почему конверт не треугольный? — спросил Грантик.
— Не знаю…
Я торопливо распечатал письмо — все равно либо мне, либо кому-нибудь другому приходилось читать бабушке письма, — вытащил небольшую, сложенную вдвое бумажку и прочел вслух:
Гр. Самвелянц!
Ваш сын лейтенант Сурен Григорьевич Самвелянц пал смертью храбрых в боях за Родину.
— Это же Черная Бумага… — испуганно прошептал Грантик.
У меня внутри что-то протестующе сжалось при мысли о том, что мы никогда больше не увидим дяди Сурена… Несколько минут мы стояли как вкопанные и в растерянности смотрели друг на друга.
— Если Мец-Майрик узнает, что дядя Сурен погиб, у нее тут же будет разрыв сердца, — сказал Грантик.
— Что ты говоришь глупости?
— Ничего я не говорю глупости… Я сам слышал, как она об этом говорила с тетушкой Сопан. Помнишь?
— Ага, вспомнил… Что же нам делать?
— Не знаю…
После минутного раздумья я сказал:
— Давай сожжем эту бумажку, а Мец-Майрик ничего не скажем. И она никогда не узнает о гибели дяди Сурена, и сердце у нее не разорвется.
— А так можно?..
— Почему же нельзя? Вспомни дядю Ваню, старшину. Он же тогда сказал неправду Мец-Майрик. Ну, что встречал дядю Сурена на фронте. Он тогда хотел успокоить ее и все. Просто пожалел и сказал неправду.
— Не знаю… И потом Мец-Майрик будет всю жизнь напрасно ждать, ждать от дяди Сурена вестей…
— Ну и пусть, — решительно сказал я. — Лучше всю жизнь ждать, чем разрыв сердца.
— А Хромой Андроник? Он спросит Мец-Майрик, что написал в письме дядя Сурен.
Я совсем про почтальона забыл.
— А мы пойдем к нему, расскажем про наш план и попросим, чтобы он никому о Черной Бумаге не говорил, — сказал я.
Когда солнце скрылось за горами, мы с братом побежали к Хромому Андронику. Он жил у речки. Сельский почтальон сидел на веранде, опустив натруженные ноги в деревянное корыто с водой. Он немного удивился, когда увидел нас.
— Ну, что пишет ваш дядя? — спросил он.
— В конверте было не письмо, а Черная Бумага… — ответил я.
— Вай, что ты говоришь! А я и то подумал тогда, что очень уж тонкий конверт, почти пустой… Бедная ваша бабушка!
— Дядя Андроник, мы сожгли Черную Бумагу и решили скрыть от Мец-Майрик гибель нашего дяди Сурена. А ты дай честное слово, что ни Мец-Майрик, ни кому другому никогда не скажешь об этом, хорошо?
— Как так?
— А мы не хотим, чтобы наша бабушка умерла от разрыва сердца, — сказал Грантик.
— Понимаешь, если Мец-Майрик узнает, что дядя Сурен погиб на фронте, у нее тут же разорвется сердце, — пояснил я.
— Э, сынок, сынок, еще никто не умирал от горя… В конце концов человек привыкает к любой утрате, — с грустью сказал Андроник.
— Но у нашей Мец-Майрик сердце особенное — не такое, как у всех! — сказал Грантик.
— Как это особенное?
Тогда мы, перебивая друг друга, рассказали сельскому почтальону о разговоре Мец-Майрик с тетушкой Сопан, свидетелями которого случайно оказались.
— Ну, смотрите, как знаете, — выслушав нас, сказал Андроник. — Я — могила, никому не скажу ни слова. Кто знает, может, и в самом деле лучше всю жизнь надеяться и ждать… — добавил он, глубоко задумавшись, словно позабыв о нашем присутствии.