Перед спуском в овраг разведчики сделали последние приготовления. Хотелось пить. Хотелось курить. Хотелось переброситься парой слов с товарищами. Но все терпели и молчали. Каждый внутренне готовил себя к трудному броску в неизвестность. Готовился самостоятельно и в то же время чувствовал себя не одиноким, а частицей дружного и единомыслящего коллектива.
Разведчики молча всматривались и вслушивались в темноту. Весенний лес тихо шумел голыми ветвями. На небе не было видно ни звезд, ни зарниц. С севера, с ничейной земли, веяло ледяным холодом — чувствовалась близость Финского залива.
— Третий час, — сказал, выждав положенное время и не обнаружив ничего подозрительного, Бугров. — Пора. Скоро луна взойдет, посветлеет.
Командир взвода лучше всех понимал, что наступает самый ответственный момент. Ему хотелось, чтобы и другие члены группы прониклись такой же ответственностью.
Двинулись осторожно, медленно. На ходу стали выстраиваться цепочкой.
Когда дошла очередь до Романчука и его подопечных, он указал немцу место впереди себя и предупреждающе шепнул:
— Руе, штиль. Чтобы без фокусов. Иначе хана. Крышка. Понял?
Фашист ничего не мог сказать — рот у него был забит кляпом. Он лишь понимающе закивал головой и заторопился за Власовым, неуклюже поводя плечами и всем туловищем. Не имея возможности помогать себе руками, которые были связаны за спиной, он довольно быстро передвигался в общей колонне и ловко обходил встречавшиеся на пути преграды. Нет, ему определенно не хотелось умирать, и он сейчас не меньше своих конвоиров желал быстрее и безопаснее перебраться через передний край.
Клава машинально шла за Романчуком. Всю дорогу она находилась в состоянии какой-то душевной отрешенности и мало понимала, что происходит вокруг. Ощущая на себе настороженные, любопытствующие взгляды разведчиков, не знала, какое значение придать им. Однако не сомневалась, что попала к своим, советским людям. И терпеливо ждала, когда кончится этот сумасшедший марш по весеннему, пробуждающемуся лесу. Время от времени она исподлобья, с ненавистью поглядывала на пленного гитлеровца, с которым ей все время волей-неволей приходилось быть рядом. Интуитивно Клава чувствовала, что неопределенность и опасности не кончатся до тех пор, пока продолжается их невольное соседство.
Снег в овраге почти полностью сошел, и почва всосала влагу. Прошлогодний травяной покров шершавым ковром расстилался по берегам узкого ручья, протекавшего между корнями деревьев и кустами. Пахло прелостью. После ночного заморозка по краям ручья образовались ледовые пластинки.
Власов думал: только бы не наступить на эти проклятые пластинки, не споткнуться, не зашуршать веткой. Изредка он видел впереди проскальзывающие мимолетной тенью силуэты Хромова и Бугрова. Более четко различал он Бородина и старался идти с ним след в след. С беспокойством улавливал чутким ухом легкое чавканье сапог, торопливое, приглушенное дыхание людей.
К счастью, немногочисленные звуки так и тонули на дне глухого оврага, не подымаясь на высоту его склонов. Сонная ночь была не только безмолвна, но и глуха.
И все же пройти незамеченными им не удалось. До уступа оставалось совсем немного, когда впереди послышались голоса. Чужая речь. Значит, враги. Да и откуда там в ту пору было взяться своим?
Попали на дозорную тропу. Плохо.
Бугров остановился, подал сигнал. Остановилась вся цепочка.
Впереди треснула сломанная ветвь. Рукой или сапогом сломали ее — поди разберись. Ясно — прут напролом. Шуршат кусты, трещит сушняк, звенят раздробленные льдинки — враг идет, не стесняется. Как по своей земле.
Говор все ближе и ближе. Гортанный. Нахальный. Подвыпили, что ли? До пасхи вроде далеко. Так нажрались, для храбрости. И разговорились, как в саду у своего дома.
Впрочем, оно и лучше. Разведчикам отступать некуда. А шумливых легче бить. Особенно в темноте.
— Похоже, патруль, — шепнул командир взвода Хромову, Бородину и Власову. — Человека три. Подпустим поближе.
Ясно: из засады в упор сподручнее.
Три силуэта надвинулись разом. Разве можно так безмятежно ходить по фронтовым оврагам, господа? Вот, получайте. Три смертельных удара под ребра.
Впрочем, нет. Не смертельных. К сожалению, лишь один сделал свое дело сразу. Младший лейтенант Бугров. Бывший филолог. Как всегда, сработал без осечки. Самого рослого фашиста распластал и оставил лежать бездыханным.
— Амба!
А старший краснофлотец Хромов сцепился со своим противником врукопашную. И катаются по земле, рвут и мнут друг друга.
— А-ах! — крякнул гитлеровец и захлебнулся.