Успех придал сил. Федор потянулся к другому стеблю. Поймал еще росинку. Потом еще и еще. Наверное, уставший виноградарь не с таким удовольствием пьет янтарное вино, с каким израненный и измученный боец Федор Власов глотал невероятно тяжелые и холодные капли утренней росы. С пожелтевших трав родной земли. Из-под лучей охладевшего к осенней природе солнца. И чувствовал, как по телу разливается облегчающая бодрость. Боль притупилась. Сознание заработало четче.
«Теперь все зависит от того, кто найдет меня, — Федор уже ясно представлял всю сложность своего положения. — А если никто не найдет? Уж лучше никто…»
Нет, не следует думать об этом. Думай о чем-нибудь другом!
Интересно, дошли ребята или не дошли? Конечно, дошли. Как только стемнело, стрельба утихла. Значит, оторвались. Ушли лесом. Бугров знал, что делает. Расчетливый командир. Командованию нужны сведения, которые они достали. Сведения очень ценные. Они помогут спасти жизни сотен, а то и тысяч бойцов, выиграть операцию. Ради этого любой из них мог пожертвовать своей жизнью. Каждый в отдельности и все вместе. В конце концов, любой разведчик знает, на что он идет. И на месте Федора сейчас мог лежать любой из них.
Конечно, они его потеряли. Когда был ранен, в горячке боя не заметили. Потом искали. Наверняка искали. Не почудилось же ему — он сам слышал, как Салават кричал его имя. Звал, обшаривал все вокруг. Но не нашел. И голоса не услышал, потому что Федору только казалось, что он отвечает. А на самом деле он не издал ни звука. Не мог. Не мог прокричать даже тревожную трель чибиса. Не мог двигаться. Как не может сейчас. И ребята ушли. Наверное, подумали, что он убит. Ушли, потому что боевое задание прежде всего. Боевое задание выполняют, чего бы это ни стоило…
Стоп мысли! Что это? Невдалеке послышался шелест травы. Раздались голоса. До Федора донеслась отрывистая, чужая речь. Догадаться нетрудно — фашисты.
На какое-то мгновение Власов забыл, что ранен. Что не может двигаться. Судорожным движением рванулся вперед, попытался встать. Непослушными пальцами правой руки ощутил холодный приклад автомата. Вспомнил, на поясе осталась граната. И штык — верный помощник в рукопашной. Одна мысль сверлила мозг: «Действовать… действовать… во что бы то ни стало действовать… драться до последней возможности…»
Но острая боль и эта непонятная тяжелая сила опять не позволили ему подняться. Он остался лежать, как лежал. Беспомощный и беззащитный. Под тусклыми лучами осеннего солнца.
От досады и бессилия Федор закрыл глаза. А когда открыл, понял — произошло худшее.
Над ним в позе циркового дрессировщика стоял немецкий офицер. В темной фуражке с высоким околышем, увенчанным замысловатой эмблемой. В расстегнутой шинели. С лощеной физиономией интеллигентного мясника. С наглой усмешкой на губах. С парабеллумом в правой руке.
«Штурмфюрер, — определил Власов, окинув взглядом пришельца. Уроки командира взвода Бугрова не прошли даром. Федор научился распознавать врага с первого взгляда. — Эсэсовец. Пистолет на боевом взводе». Где-то он уже видел такую фигуру. Кажется, в кинофильме «Профессор Мамлок», который они с Зиной незадолго до войны смотрели в Матросском клубе. Или в боевом охранении, когда на окопы лезли обезумевшие от шнапса гитлеровцы, подгоняемые вот таким же типом.
Для первого знакомства было достаточно. Для окончательного вывода — тоже. Федор не мог себя обманывать, он знал, чем грозила ему эта встреча. И чем она могла закончиться. Он никогда не думал о смерти. Не хотел думать и сейчас. Смерть неизбежна. И ни один человек не знает, где она настигнет его. В этом, может быть, одна из главных прелестей жизни. В неведении конца. Но коли смерть придет — встретить ее надо достойно. Это у Федора было в крови.
— Ком хэр! — крикнул офицер, махнув кому-то левой, свободной рукой.
«Зовет на помощь, — понял Власов. — Один боится. Или брезгует».
Рядом с офицером выросли еще две фигуры. Солдаты с автоматами на изготовку.
Штурмфюрер, не опуская пистолета, небрежно пнул Федора ногой. Отрывисто, презрительно сморщив губы, сказал:.
— Дас ист эр.
Мускул на правой щеке у него нервно подергивался.
Настроение у штурмфюрера фон Гросса было препаршивое. Вчера вечером после короткой и жаркой схватки на лугу у опушки леса он был уверен, что отряд русских разведчиков полностью истреблен. Поэтому он даже не очень огорчился, не досчитавшись шести человек в своем взводе. А сегодня утром, обходя поле боя, лишь удивлялся. Хотя удивляться ему не полагалось. Фон Гросс происходил из старинного прусского рода, в котором все мужчины были военными. Многовековая муштра отучила их удивляться, как, кстати говоря, проявлять открыто и другие человеческие эмоции.