Мешая в котелке ложкой, Степан разглядел, как обтрепались у него рукава тужурки во время лазанья по скалам в поисках пути. Манжеты гимнастерки отполировались о камни и теперь лоснились в свете фонаря.
Каша кипела, хлюпала пузырями. Пшенная каша с маслом — добрый и верный друг солдата!
Степан повеселел, вспомнил даже про бюро, назначенное на восемнадцатое, и твердо решил:
«Конечно, Пулату пора вступать в партию. Сила у него крепкая, большевистская. В таком положении он не то чтобы растерялся, а шутит! Что подумали там, на заставе, узнав про обвал? Поди беспокоятся как нам помочь… Начальник, наверное, сразу же позвонил в штаб. Оттуда: «Приказываю немедленно организовать поиски. Выслать спасательные партии. Держать меня в курсе. Об исполнении доложить!» Как в прошлом году, когда трое пограничников пропали в горах. Самолеты тогда прилетали на розыск. Гражданское население помогало. Нашли… А пройдут ли через этот перевал? Он бывает открытым один месяц в году. Сколько ждать еще?.. И все-таки придут. Придут! Да и сами преодолеем его, если понадобится».
ГЛАВА ПЯТАЯ
Услышав сквозь чуткий сон шаги людей, Степан вскочил, удивленный и обрадованный:
— Товарищи пришли!
В пещеру протиснулся незнакомый человек с поднятыми руками. На первый взгляд это был альпинист. В отличном высокогорном снаряжении, в защитных очках и с большим рюкзаком за плечами, он переминался с ноги на ногу и недоуменно оглядывался по сторонам.
Не сводя с него дуло автомата, Пулат стоял позади:
— Разрешите доложить?
Степан спустил полог у входа и зажег фонарь. Пламя на фитиле задрожало. Большая, уродливо изогнутая тень чужого человека задвигалась на своде. Тени его рук с крючковатыми пальцами как будто обшаривали свод.
— Докладывайте.
— Товарищ сержант, — отрапортовал Пулат, — за время несения службы по охране границы Советского Союза мной задержан один нарушитель границы!
Степан быстро подошел к чужому человеку и, отстегнув ремни, снял с него рюкзак. Ощупал все карманы. Приказал:
— Пройдите туда в угол!
Чужой растерянно улыбался и пожимал плечами:
— Их ферштее гар нихтс… Эс ист айн мисферштенднис...[1] — бормотал он.
— Пройдите туда! — Степан показал на дальний угол пещеры.
— Же нэ фэ рьен де мове![2] — быстро заговорил чужой, но, взглянув на решительные лица пограничников, пожал плечами и, забормотав что-то невнятное, прошел в угол.
— Товарищ ефрейтор, обыскивайте, — кивнул Степан Пулату.
С обыском пришлось повозиться. Не только карманы, — все складочки одежды нарушителя ощупал Пулат. Ничего не оставил он без внимания. А Степан так же тщательно обыскивал рюкзак чужого.
— Пуговицы спарывать? — спросил Пулат.
— Никуда он не убежит, — сказал Степан.
— Не убежит, говоришь? — повеселел Пулат. — Так для этого и надо спороть, чтобы не убежал. Куда в горах без штанов побежишь!
— Ладно, спарывай со штанов.
Пулат с удовольствием исполнил это приказание, а чужой, возмущавшийся всем до этого, к потере пуговиц на брюках отнесся удивительно спокойно.
— Садитесь! — приказал Степан чужому.
Тот догадался, чего от него требовали, и сел.
Пограничники устроились в другом конце пещеры.
— Как было? — шопотом спросил Степан.
— Понимаешь, — начал тихо рассказывать Пулат, — я его заметил на той лужайке, которая под нашим энпе. Цветочки он собирал, а сам все боком-боком поднимался к ущелью. Ну, я обошел его и: «руки вверх!» А он чего-то лопочет по-своему, смеется и руку мне протягивает, как будто, понимаешь, старые мы знакомые: «здравствуйте!». Ну, я его и привел.
— Спасибо тебе большое, — Степан одобрительно похлопал друга ладонью по спине. — Приляг, отдохни полчасика. Я опять займусь его вещами.
— А место задержания осмотреть хорошенько? — спросил Пулат.
— Знаю. Сначала отдохни, потом пойдешь. Вдвоем нам теперь нельзя уходить. Допрашивать его — тоже не наше солдатское дело. А сколько мы еще просидим здесь?
Чужой смотрел на пограничников заискивающе и все время улыбаясь. Казалось, случись у него хвост, — он, наверное, махал бы им.
— Да лигт айн мисферштенднис фор… Ви зо?[3] — бормотал он.
А когда Степан достал из его мешка две банки консервов и вскрыл их, чтобы проверить, действительно ли там консервы, — чужой вскочил на ноги, громко запротестовал: