Если бы даже она тебя и любила, твое дело — еще крепче сжать в руках винтовку. Этим ты больше всего поможешь и себе и ей. Не забывай, зачем ты на Витуне и кто тебя сюда послал. Человек становится великим, когда выиграет битву в борьбе с самим собой. Если я не могу ее выиграть, то с каким правом смею требовать этого от других? Разве это не двуличие?
Я должен помнить, что послан сюда, чтобы бороться и учить этому других. Только борьба, и ничего больше. Сегодня это единственный путь. Жить в наше время — значит бороться. Витуна — не что иное, как частица большого фронта. Здесь можно и победить, и быть побежденным.
Все это мне ясно, но… Как действительно успокоить свое измученное сердце, утихомирить не только словами, обещаниями, клятвами? Если бы я мог вырвать из памяти образ Весны, тот, в окне, чтобы о нем больше никогда не вспомнить. И забыть все, что после этого возникло в моей голове. Сейчас мне кажется, что началось это не в тот день, а намного раньше. Не могу освободиться от убеждения, что я встречал эту девушку давно, еще на улицах Мадрида, Валенсии, Барселоны, среди групп молодежи, спешащей на фронт. И вся моя жизнь складывалась так, чтобы однажды очутиться на Витуне и найти свою мечту.
Могу поклясться, что все это было заранее предопределено. Оставалось только ее увидеть. То, что я пережил в тот момент, сейчас оживает во мне с еще большей силой. И сколько все это будет продолжаться? До каких пор я буду бороться с этим роковым для меня моментом? Почему нам не выпало счастье встретиться раньше или это не случилось позднее?
Моим мыслям не было бы конца, если бы не Глухой. Он свалился на меня как снег на голову. Я стараюсь установить с ним отношения, какие должны быть между старшим и подчиненным в нашей, только что образованной армии. Боюсь, что мне это не удастся. Да и хочу ли я этого? Никто, как он, не умеет отделить служебное — дисциплину, подчинение, от того, что называется личным — человеческими отношениями, личной свободой. Он не терпит ни малейшего намека на приказания в чисто человеческих отношениях между людьми, связанными одной судьбой. Глухой, отлично зная, что я командир, а он — боец, не преувеличивает мою роль, но и не недооценивает свою. Его отношение к людям не омрачено никакой тенью, падающей от их звания, положения и занятия. В присутствии лиц высокого ранга он никогда не чувствовал себя ничтожным, он всегда оставался таким, каков есть.
У Глухого обо всем свое определенное мнение, свои понятия и своя линия. Он никогда не потерял бы покой, как я. Если бы я мог войти в его душу и довериться ему, он просто не понял бы меня.
Своим поведением, особенно после той ночи, Глухой только усилил мою растерянность. Я не могу объяснить тон его разговора тогда, после моей встречи с Весной. И это меня мучает. Он следил за мной? Как он объясняет мою встречу с девушкой? А если он расскажет об этом всем? Кто поверит, что мое свидание с Весной было именно таким? Глубокая, темная ночь, место встречи. Люди могут сделать вывод для себя. Что предпринял бы я, случись нечто подобное с другими?
Поведение Глухого заставляет меня относиться к нему с удвоенным вниманием. Я несколько раз начинал с ним разговор с витунского климата и ночей в этих горах, стараясь вызвать его на воспоминание о той ночи. Но никак не удается развязать ему язык и узнать, что он думает о том случае. Он делает вид, что ничего не понимает. Может, он хочет заставить меня заговорить с ним откровенно? Я решил открыто объясниться с ним. Но он начал первый.
— Ты чем-то озабочен, Испанец? Я привык перед боем видеть тебя бодрым, — обратился он ко мне.
— Боюсь…
— Боя? Вот уж не думал.
— А чего другого я бы мог бояться?
— Да есть чего. Война ведь. Один боится того, другой — этого.
— Подсмеиваешься?
— Я подсмеиваюсь?
— Знаю, где собака зарыта, Глухой. Поэтому и хочу сейчас объясниться по поводу той ночи.
— Гм, — улыбнулся он. — Не знаю, чего тут еще объяснять. Мне все ясно. А разве у тебя, Испанец, что-нибудь не в порядке?
— Нет.
— А что?
— Вот это я и хочу узнать.
— Может, у тебя, Испанец, что-нибудь не в порядке с головой? Это, если хочешь, стало заметно.
— Говори откровенно, без намеков и уверток.
— Я и говорю. Вижу: тебя что-то волнует. Это замечают и другие. Раньше ты таким не был.
— Выдумываешь…
— Ну вот, сам сказал, что хочешь поговорить откровенно, а не веришь! Давай прекратим разговор. А меня не бойся…