Задумавшись, я выпустил из поля зрения своих товарищей. Они отошли в сторону и болтают о чем-то. Временами их голоса становятся громче. Всегда от меня что-то скрывают.
— Жаль, что она его… — говорит о ком-то Глухой. Спрашиваю:
— Кого тебе жаль, Глухой?
— Ничего, ничего, Бора, это не для тебя…
— Большой секрет?
— Как тебе сказать: и да, и нет. Речь идет об одной девушке и ее отце. Будь ты из этих мест, сам бы заговорил о них.
— Да, расскажи ему, браток. Мы говорим о Ве́сне и Сильном, — вмешался Лажо. — Сильный, товарищ Испанец, — это хозяин того большого дома. Такого кровопийцу не встретишь и в Испании. Десять лет я работал на него.
— А что это за Весна? И она кровопийца?
— Это его дочь. И таких, брат, тоже не встретишь в Испании! — вмешался Глухой.
— Что верно, то верно, Испанец! Поверь, никто такой красоты не видел, — добавил Лажо. — Если бы только она не была дочерью такого отца…
Я внимательно смотрел на бойцов. Говоря о Весне, все они словно были чем-то озарены. Чувствовалось, им хотелось что-нибудь сказать о девушке, но при мне они стеснялись сделать это, почему-то боялись меня. Но мне тоже захотелось услышать о ней.
Начатый разговор заставил меня вспомнить о женщинах. Давно я не думал об этом. Жалею, что вмешался в разговор и оборвал его. Сегодня у меня такое настроение, что хочется послушать о женщинах. А почему бы нет?
Я не отрывал глаз от белого дома. Ребята по знаку Лажо отошли еще на несколько шагов, чтобы я их не слышал, но я понял, что разговор пойдет о женщине, и навострил уши.
— За свои пятьдесят лет я не видел ничего более красивого, — сказал Лажо.
— Тише, чудак, услышит Испанец, — предостерег его Глухой. — Он ведь не такой, как мы. О женщинах и слышать не хочет. Для него они не существуют.
Уверен, он специально сказал это громче, чтобы я услышал.
— Пусть слышит, ему это не повредит.
— Может повредить нам, как, помнишь, той паре, что его тогда рассердила.
Что я могу сказать о том случае? Боюсь, что тогда я их слишком мягко наказал. Но если подобное повторится, меня запомнят. Не я выдумал войну с ее законами. И сейчас помню каждое слово из разговора с теми двумя.
— Сколько тебе лет? — спросил я парня.
— Семнадцать.
— А тебе? — повернулся я к девушке.
— Тоже семнадцать.
Они не поднимали голову, и я не видел их глаз.
— Что было бы, если бы остальные последовали вашему примеру?
Оба молчали.
— Как тогда выглядели бы партизаны?
Они опустили голову еще ниже.
— Сколько в вашем отряде мужчин, сколько женщин?
Молчание.
— И долго вы будете молчать? Только этого еще не хватало.
— Нет! — первой решилась ответить девушка, не поднимая, однако, головы.
— Тогда говорите!
— Нас, партизанок, в отряде двадцать три.
— А вас, мужчин?
— Кажется, сорок.
— Можно составить двадцать три любовные пары в одном только вашем отряде. Как может такая армия воевать и рассчитывать на успех? Давайте всех вас переженим, и вы начнете рожать детей.
— Товарищ Испанец, между нами ничего не было, — промолвила девушка.
— Ничего? Почему тогда все ополчились против вас? Или они выдумали все?
— Вместе мы были только один раз.
— Прячась от других?
— Мы сидели и разговаривали.
— Ведь вы прятались от всех?
— Но если бы мы не бросились бежать, когда нас заметили, никто бы и не узнал.
— А зачем бежали, раз между вами ничего не было?
— Просто испугались. Поверьте нам! Товарищ командир, мы понимаем, что заслужили самого сурового наказания.
— Представьте, что это случилось с кем-нибудь другим и вам пришлось наказывать их. Что вы сделали бы, если вот я стоял бы перед вами, опустив голову?
— Нет, ты исключаешься, — ответил парень.
— Почему?
— С тобой такого не может произойти.
— Хорошо, возьмем кого-нибудь другого.
— Я приказал бы ему с пустыми руками пойти в атаку и в бою добыть оружие. Дай нам такой приказ. Мы его выполним, — сказал он, и впервые оба подняли голову.
Я не вынес им такого приговора. Просто разъединил их, отправив в разные отряды, чтобы они не могли встречаться. Да, это было так…
А мои ребята тем временем продолжали задирать один другого.
— Не поверю, что ты имел с ней дело, Лажо, — усомнился Глухой.
— Сказать по правде, я ее не трогал, но этим летом ее видели голой за домом двое мальчишек. Я слышал, как они хвастались, не поверил им, но они заупрямились: видели, мол, и все тут. За домом, говорят, под душем. Я, конечно, не поленился и однажды в солнечный день обошел вокруг дома и шмыгнул в кусты за садом. Забрался в орешник, жду. Придет или не придет? А она тут как тут… — Лажо на минутку остановился. — О самом приятном лучше и не говорить. Но раз уж начал рассказ, должен и кончить. Постояла она немного у калитки, посмотрела по сторонам, а потом — на кусты. Я испугался: а вдруг заметит?