Весна вздрогнула, прикрыла глаза ладонями и уткнулась лицом мне в грудь, словно стараясь спрятаться от этих взглядов. Затем отстранилась и хотела куда-то бежать, но я схватил ее за руки и притянул к себе. Эта решительность удивила меня. Отступать было некуда. Я хотел остаться в центре зала, больше не прятаться и держать Весну возле себя.
Самое важное, думал я, сохранить хотя бы для вида присутствие духа. Стараясь играть такую роль, я положил руку девушке на плечо и начал говорить, сам не зная что, только бы не молчать, будто то, что произошло, явление обычное, нормальное. В голове у меня все кружилось. В сущности, я не понял, как произошло, что мы так забылись, когда прекратился танец, сколько времени мы простояли посреди зала, опьяненные друг другом, как образовался молчаливый круг около нас. В памяти у меня не осталось ничего, кроме чарующего сна, охваченный которым, танцевал я с Весной. Помню, вначале возле нас было много танцующих, затем мы остались одни, нам никто не мешал. Как все произошло, останется для нас и окружающих тайной. И я никогда не пойму этого. Ни одни часы не отметили точное время, словно и они попали под чары.
И когда мне уже начало казаться, что нет выхода из неловкого положения, раздались удары барабана. За ним загудели другие инструменты, извещая о продолжении праздника! Казалось, что это новое начало торжества. Да оно и было для меня новым. Еще свежо в памяти прежнее начало, но ведь оно произошло давно-давно, и теперь мы прославляем его годовщину. Сколько я пережил за эти минуты!
Глухой стоял перед оркестром и размахивал руками. Он повернулся лицом к залу, словно дирижировал не оркестром, а людьми, стараясь пробудить их, сдвинуть с места, всколыхнуть. Но сбитые в кольцо люди не двигались. Несколько минут музыка играла впустую. Никто не решался начать танец, и взгляды всех были по-прежнему устремлены на нас. Люди улыбались тепло, дружески. Удивление сошло с их лиц, они становились такими, какими я их знал. Я начал озираться спокойнее, словно хотел подбодрить их начать танец. Но никто не вступал в круг. Не знаю почему, но мне показалось, что все ждут, пока мы начнем танец. Такое предположение окончательно успокоило меня, я обнял Весну, и мы начали. За нами пошли остальные.
Все вокруг кружилось: и пары, и зал, и лозунги, но не потому, что танцевали мы, а потому, что все плыло у нас в головах. Как-то вдруг оборвались все нити, связывавшие нас с тем, что было раньше. Не осталось и следа от радости и очарования, на минуту унесших нас из сурового сегодня в иной мир. Всего на миг мы забылись, вернулись в прошлое, в те годы, откуда нас перенесло грозное настоящее.
Что-то произошло, и Весна снова удаляется от меня, а я от нее, и мы боимся каждого прикосновения, словно легкое касание грудью или коленями во сто крат более тяжкое преступление, нежели то, что с нами произошло. Девушка двигалась, низко опустив голову, боясь встретиться со мной взглядом. Я чувствовал, что она вся сжалась. Ее лица не было видно. Она как-то увяла, потеряла свою красоту и гордость. Это была уже не та девушка, какую я увидел в окне.
Я понял, что такое наше поведение только сильнее может выявить то, что мы хотели скрыть. Я постарался успокоиться, взять себя в руки, а прежде всего утешить Весну, чей страх, как я увидел, сильнее моего. Надо ободрить ее, освободить от отчаяния. Мы с ней помним, особенно она, о тех днях, когда ее вступление в этот новый мир казалось недоступным. Она завоевала сердца, стала любимицей всех этих людей, перед которыми теперь снова должна прятать глаза. Я хорошо помнил ее слова: легче потерять доверие, нежели его снискать. Надо постараться убедить девушку, что ничего не случилось, что мы всего лишь поддались праздничному настроению, охватившему нас, как и многих других. Убедить, что все это свойственно молодости. И завтра, когда смолкнут выстрелы, придет наше время. А сейчас мы можем только мечтать об этом.
Этот новый для нас танец тянулся до бесконечности. Мы его измеряли не временем, а тем, что он нам приносил, чем выделял среди множества ненасытных взоров. А люди, как и прежде, продолжали смотреть на нас. Я чувствую, что эти взгляды из плотно окружающего нас кольца постоянно следят за нами, пронизывают нас все глубже и глубже, впиваются в каждое наше движение, каждую нашу мысль. Это будет продолжаться, пока мы живы. Я почувствовал угрызения совести за то, что изменил своим собственным словам, а они ведь были не только мои, ими клялись все молодые, которые брали винтовку; что я замутил чистый поток молодости, чистый как слеза, чья сила вытекает как раз из этой чистоты, что я показал свое истинное лицо, которое так долго скрывал.