— Может быть, еще рано думать об этом, Весна, но ясно, что этот день не за горами.
— Мудрые слова! — заметила она с иронией.
— Возможно. Но давай больше об этом не будем.
— Что бы ты сделал, Бора, если бы кто-нибудь нас застал здесь?
— Этого не случится. Ну, а если… Сказал бы, что ты моя. Разве это не так?
— А я бы пошла навстречу смерти в первом же бою. Ты не имеешь права изменить себе же.
— Изменить? Я не считаю, что мы совершили какой-то проступок.
— А другим разве ты позволил бы подобное?
Вопрос этот попал в самую больную мою рану. Об этом я старался не думать, а сейчас… Увидев, что я разволновался, Весна крепко обняла меня, как бы раскаиваясь. Больше мы уже ничего не слышали: ни Глухого, ни его наставлений, ни спора, ни шагов в коридоре. Для нас словно наступил какой-то новый день, тот далекий день, который только что казался нам недосягаемым. Молодость брала свое.
Мы с трудом расстались. Договорились, что опа придет сюда завтра.
Я хотел записать все это в дневник, находясь под свежим впечатлением от всего происшедшего в этой комнате. Но тетрадка, которую я вел, бесследно пропала. Как в воду канула. Ее пропажа подняла меня на ноги. Я перевернул все, что мог, но дневника нигде не было. Утешала меня только мысль, что в комнату никто не входил, кроме Весны и Глухого, а его спрашивать мне не хотелось.
Беспокойство наполнило меня. Мысль, что Глухой отдал дневник Весне, не прогнала страх, охвативший меня ночью. Я плохо спал. Только теперь я по-настоящему понял, какие тайны скрывает в себе эта тетрадка, в какое трудное положение ставит меня ее содержание, какую большую ошибку я сделал, начав вести дневник и записывать в него все, что касается нас двоих. Не хотелось, чтобы все эти записи попали в чужие руки. Мысль о потере была для меня тяжелее боли от раны, от температуры, от дум о предстоящем наступлении.
Рано утром Весна вернула мне радость. Я уже подумал, что следует немного рассердиться на нее, но она опередила меня необычной нежностью. Улыбаясь еще в дверях, она вынула из-за пазухи мою тетрадь и прижала к груди.
— Прости, Бора, но мы не могли противиться искушению — ни я, ни Глухой. Этой ночью я не сомкнула глаз. Благодарю тебя за нее, за бессонную ночь. За эти часы я узнала тебя лучше, чем за все прошедшее время. Эти страницы меня приводят в восторг и вселяют страх. Разреши и мне принять небольшое участие в твоем писании. Не сердись, я уже кое-что в этом отношении сделала сама. Только прикрыла нас двоих, и больше ничего. Скажи, что не будешь сердиться.
— Не буду, Весна.
— Ты это сказал как-то нехотя.
— Обещаю не сердиться, даже если ты сожжешь тетрадь.
— Этого я не сделаю никогда. Просто кое-что исправила, чтобы нам не так бояться. На всякий случай, если тетрадь попадет в чужие руки или ее украдут. — Она стала перелистывать тетрадь. — Вот, взгляни. Изменила все имена. Как тебе нравится твое новое имя? Правда, красивое?
— Очень нравится. Особенно потому, что ты мне дала его.
— И меня зовут по-другому. Так все изменила, что никто не догадается, о ком идет речь. И Витуну назвала по-другому. Что ты об этом думаешь?
— А что ты сделала с Белым Верхом?
— Его я пощадила. Ничего для него не могла придумать. Долго мучилась. Хотела назвать его Черным Верхом, но ты так много говоришь о его белизне, да и очень уж я его люблю. Он такой белый, что ему никак не подойдет черный цвет. Ничего, по нему нас никто не узнает. Каждая гора имеет какую-нибудь белую вершину.
— А как с отцом, Весна?
— Он остался в целом таким же, только имя ему я тоже изменила. Звучит не хуже прежнего прозвища.
— Вот и хорошо. А наши имена звучат красиво. Только к ним надо привыкнуть.
— Теперь никто ничего не узнает. Каждая гора может так называться. И на каждой ведется борьба. И молодость такая же. Что ты думаешь об этом? — Она показала на обложку тетради и первую страницу. На них крупными буквами было написано: «Не для опубликования».
— Согласен с этим. Да я и не думал об опубликовании.
— Нет, Бора, позднее можно.
— А позднее кто поверит всему этому? Молодые нас просто не поймут. Мы покажемся им слишком наивными. Им было бы просто непонятно, почему мы с тобой считаем себя грешниками. Мы сейчас и в самом деле грешники. А может быть, и нет? — произнес я неуверенно. — Наши товарищи по борьбе осудили бы нас. Мы ведь их обманываем. Вот почему все это не для опубликования ни сейчас, ни после.
— Хорошо, оставим это пока для нас, а там посмотрим.
— Зачеркни, Весна, эту надпись. А внизу на всякий случай напиши: «Только для архива».