— У вас. Ее взяли раненой. Только так она и могла попасть в ваши руки.
— Знаю, о ком вы говорите. Но возможность обмена отпадает. За меня можете требовать кого угодно, только не ее. Этого не позволяет моя честь.
— Видите ли, генерал, мы за вами пришли только из-за нее. Для других у нас есть другие пленные. Правда, не откажемся, если нам в придачу дадите еще кого-нибудь из наших, из тюрьмы.
— Я стою намного больше.
— А сколько она стоит? Признаться, у нас разное мерило. Добро и зло не измеряются на одних и тех же весах.
— Я же генерал. Требуйте кого угодно, кроме нее.
— Сначала ее, а потом других.
— Это большое пятно на моей чести.
— Гораздо более тяжелое для девушки, — вмешался я.
— Невозможно, невозможно, я уже отдал приказ.
— О расстреле? — воскликнул я.
— Нет. Об обмене на несколько наших офицеров.
— Вы же, наверное, стоите больше, нежели несколько ваших офицеров.
— Мой приказ вошел в силу. Никто не может его отменить.
— А вы?
— Даже я. Неужели я откажусь от своего слова?
— Вы должны сделать это.
— Только под давлением.
— Не откажемся и от давления.
— Вы угрожаете?
— Мы не бросаем слов на ветер.
— Дадите мне письменное подтверждение о том, что меня принудили?
— Сразу же. С нашей красной печатью.
— Кого еще требуете?
— Вот вам список. — Я протянул генералу длинный список заключенных, первым в котором стояло имя Весны.
— Обмен должен состояться завтра. Скажите, как это сделать практически? У нас в этом деле еще нет опыта. Не умеем и торговаться. Не знаем, собственно, чего вы стоите, сколько пушек загремит по вашему приказу.
— Больше, чем по вашему приказу винтовок.
— Ваши пушки отступили на Витуне перед нашими винтовками.
— Ошибаетесь. Только переменили позицию. Будете еще иметь возможность их снова услышать.
— Так же, как и вы, — наши винтовки. Они хорошо служат нам, пока мы еще не добрались до ваших пушек. Труднее добраться до генерала, но мы, как видите, сделали это.
— До всех не доберетесь.
— В один прекрасный день и до всех. Тогда уже вас не будем менять.
— Слишком большие мечты у вас.
— Не мечты, а действительность.
Здесь сон оставил меня. Действительность победила. А жаль. Дождаться бы обмена! Передо мной чернел Белый Верх. Возле воронки валялся жестяной ящик от мармелада, и солнечные лучи, отражаясь от него, слепили мне глаза. Я долго лежал, всматриваясь в блестящую жестянку, пока не исчез ее отблеск.
Я заметил над жестяной коробкой прядь волос и две маленькие руки. Они поворачивали жестянку и пускали солнечный зайчик на головы спящих партизан. Вот зайчик остановился на голове Глухого. Партизан вздрогнул и заворчал.
Неизвестный архивариус после войны написал на найденной тетрадке, пробитой пулей:
«Годы я рылся в захваченных бумагах в поисках продолжения. Продолжения нигде нет».