И вдруг все всколыхнулось в моей душе. Все затаившиеся в ней слабости вспыхнули. Пробудилось все, что я подавлял в себе в самом зародыше. Правда, случалось и раньше, что во сне ко мне приходила любовь, она захватывала меня, заставляя думать о ней. Еще до того, как увидеть Весну, я встретился с ней во сне. Рассказ Лажо претворил в жизнь ее образ, и одним из ее героев был я. Притаившись в кустах, я, как и Лажо, в мечтах украдкой любовался девушкой, едва сдерживая себя. В моих снах она была еще красивее, чем в рассказе Лажо. Я подбегал к ней, но меня встречала раскрытая пасть овчарки. Этот пес стал для меня чем-то реальным, какой-то преградой, не подпускающей меня к девушке. Он, наверное, никогда не исчезнет из моей головы.
Я страстно жду назначенной встречи, жду с нетерпением, думаю о ней, как о каком-то изумительном счастье. И в то же время я боюсь, как будто жду вынесения приговора, который обнажит мои скрытые мысли. Страх охватывает меня более сильный, нежели ужасы, пережитые в войне. А что такое эти ужасы в сравнении с муками, на какие человек сам себя обрекает. То, что проснулось во мне, готово меня сокрушить. Личность, какую я создавал и воспитывал в себе годами, начала распадаться. В моей душе не осталось ни одного уголка, где можно было хоть немного отдохнуть. Как бы теперь я поступил с теми двумя, юношей и девушкой, которых разъединил? Теперь, когда наказание ждет и меня?
Три дня подряд я прохожу мимо дома Весны, охваченный желанием встретить ее и в то же время готовый бежать от нее, чтобы не изменить себе и тому, составной частицей чего являюсь. В тот день перед домом Сильного я не брал вместе с людьми в руки камень, но разделял убеждение толпы. А теперь, если бы тот случай повторился, я бы поднялся прежде, чем Весна появится в окне, и постарался остановить толпу.
В сущности, теперь я не мог определить свое место: где я, чего хочу. Не могу признаться, что Весна помутила мой рассудок. Ум мой не в ладу с сердцем. Простили бы мне все это мои товарищи по оружию, если бы могли заглянуть мне в душу? На что походили бы тогда мои высказывания, которым они безгранично верили? Я гоню от себя эти мысли, но они возвращаются. Весна полностью овладела мной. И не столько своей красотой, сколько появлением в окне, поступком с флагом, когда в самый опасный, полный драматизма момент играла собой, будто ей нет дела до собственной жизни.
Избегая встречи с Весной и в то же время страстно желая этого, я несколько раз видел ее в окне с флагом и каждый раз уходил, делал вид, что не замечаю ее. Я пытался заглушить в себе это чувство, найти равновесие, но девушка в окне была сильнее. Нет, в ней не отцовская кровь. При этой мысли меня охватывала радость. Веря в это, я находил оправдание своему греху и надеялся, что об этом никто не узнает.
Потом впадал в другую крайность. Вспоминал, как крепкие руки товарищей качали меня, и тогда ясно слышались их слова: «Отцова кровь!»
Сколько раз я решался встретиться с ней, прийти, как обещал. Но что-то мешало мне, внутренний голос осуждал это решение, считал его изменой народу. Я колебался, эти противоречия мучили меня, как бы издевались надо мной.
Около полуночи, крадучись, я вышел на улицу как будто прогуляться, скрывая от самого себя свое истинное намерение. Ночь стояла темная, небо с запада обложили черные тучи. Волнами набегали частые молнии, заливая горы отблесками вспышек. Дом Сильного белел во тьме. Беспокойная ночь только подчеркивала его величие. Вспышки молнии освещали меня, единственного ночного свидетеля надвигающейся бури. Я вздрагивал, боясь, что тысячи глаз из сельских домов следят за мной, за моими запретными шагами к дому Сильного. Вспышки молний, как нарочно, участились, и, наверное, вся Витуна видит меня. Я иду, закрывая глаза, чтобы хоть для себя создать обманчивую темноту, если уж ночь не дарит ее мне.
В доме Сильного открылось окно. Я знал, что это Весна. Она даже в эту грозовую ночь осталась верна своему окну и флагу, которым ветер хлестал по стене. Мне казалось, что я заблудился в чужой земле, отвергнутый своими обманутыми друзьями. Из страха, что Весна увидит меня, я побежал. А когда отбежал, пожалел: не упустил ли я момент, который, может, больше никогда не повторится? Я в волнении остановился под каким-то деревом, не в силах примириться с тем, что и эта ночь для меня потеряна. Большой дом, как бы вздрагивающий при вспышках молнии, звал, притягивал меня к себе. Я ждал долго, и вот небо начало утихать, охваченная яростью ночь уходила. Дом постепенно погружался во мрак, теперь уже изредка разрываемый отблесками далеких вспышек.