Если данное предположение правильно, то работа Маркса над основной частью третьей тетради предстает в новом свете: как теоретический анализ, осуществлявшийся под непосредственным воздействием восстания силезских ткачей, в котором будущий вождь пролетариата с полным основанием увидел подтверждение основных принципов вырабатываемого им нового мировоззрения и которое способствовало дальнейшему его продвижению в этом направлении. Синтез различных областей знания, осуществлявшийся Марксом в данной тетради, приобретает теперь непосредственно практический смысл. Высказанная в «Критических заметках…» мысль о том, что социальная революция «исходит из точки зрения отдельного действительного индивидуума» (1, с. 447), в «Экономическо-философских рукописях» развивается применительно к индивиду: «Человек присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним образом, следовательно, как целостный человек» (18, с. 120). Развивая данную мысль, Маркс осуществлял тем самым перестройку всего существующего знания о человеке, преобразуя и объединяя прежде обособленные части этого знания в качественно новый синтез, обеспечивающий адекватное рассмотрение человека именно как целостность. И в то же время Маркс действовал практически, способствуя достижению целостности социальной, т.е. пролетарской революции. В этом смысле практическое значение имели уже сами «Критические заметки…», содействовавшие сплочению революционеров и одновременно их размежеванию с временными мелкобуржуазными попутчиками.
Смысла силезского восстания не понял не только Руге, но и такие демократы, как Ф. Кеппен, К. Гейнцен и К. Грюн. Бывший «свободный» Э. Мейен, осенью 1842 г. угрожавший Марксу обвинением в консерватизме, теперь в ужасе шарахнулся от революционных рабочих: «Чем больше будут рабочие сознавать свое положение, тем больше будет становиться и опасность, грозящая от них обществу» (159). Братья Бауэры усилили свои нападки на «массу», и уже 31 июля Г. Юнг отправил Марксу пятый, шестой и седьмой номера их «Литературной газеты». В письме Фейербаху от 11 августа 1844 г. Маркс сообщает о своем намерении выступить с брошюрой против этих «критических критиков», которые «признают только одну действительную потребность – потребность в теоретической критике. Поэтому таким людям, как Прудон, бросают упрек в том, что они исходят из той или иной „практической“ „потребности“. Поэтому эта критика выливается в унылый и важничающий спиритуализм. Сознание или самосознание рассматривается как единственное человеческое качество. Любовь, например, отвергается потому, что возлюбленная является, мол, лишь „предметом“. Долой предмет! Поэтому эта критика считает себя единственным активным элементом истории. Все человечество противостоит ей как масса, как инертная масса, которая имеет значение только как антипод духа» (11, с. 382).
Столь ядовитые и беспощадные оценки Марксом тогдашней позиции своего бывшего друга Бруно Бауэра и его брата Эдгара (другом последнего был Энгельс) явно перекликаются с идейным смыслом и гротескной формой изложения первого совместного произведения К. Маркса и Ф. Энгельса – «Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании», замысел которого, по всей вероятности, начал уже тогда складываться у Маркса. Но окончательно он оформился во время второй встречи Маркса с Энгельсом, состоявшейся в Париже в конце августа 1844 г.
Парижская встреча была полной противоположностью первому, «весьма холодному» их знакомству в 1842 г. в Кёльне. «Ни разу еще я не был в таком хорошем настроении и не чувствовал себя в такой степени человеком, как в течение тех десяти дней, что провел у тебя» (11, с. 8), – писал Ф. Энгельс К. Марксу менее чем через месяц после этой их встречи, находясь уже в Германии, в родном городе Бармене.