Молодость и счастье

-- Вы?..

У Блажкова радостно дрогнуло сердце. Он узнал голос Елены Ивановны. Она тихо спросила:

-- Зачем вы заперли дверь?..

Он ничего не ответил ей и ощупью пробирался в тот угол, где раздавался ее голос и чуть светлело ее белое платье...

Елена Ивановна лежала на диване, откинув на валик голову, бессильно свесив одну руку к полу. Он подошел к ней; она не пошевелилась, почти не дышала. Нагнувшись к ней, он увидел, что у нее глаза закрыты.

-- Вам все еще не хорошо?

Она тихонько вздохнула, потом, не открывая глаз, слабым голосом проговорила:

-- Мне грустно... Хочется плакать...

У Блажкова сжалось сердце мучительной, сладкой болью радости, нежности, любви. Он склонился еще ниже, и коснулся губами ее трепетно вздрогнувших губ. Она не противилась, еще больше затихла, как будто умерла. Блажкову казалось, что этот поцелуй длился вечность...

Вдруг девушка сделала резкое движете всем телом и, отстранив его от себя, поднялась и села.

-- Зажгите электричество! -- сказала она не своим, каким-то глухим голосом.

Блажков послушно двинулся вдоль стены, ощупывая ее пальцами. Нашел кнопку, повернул. И тогда, при залившем комнату ярком свете, он увидел бледное лицо девушки со скорбно сжатыми бровями и печально опушенными книзу углами рта. Она подняла на него такие прекрасные, залитые слезами глаза и тихо, с упреком, кривя губы, точно собираясь заплакать, сказала:

-- Зачем вы это сделали? Ведь завтра вы будете смеяться надо мной!..

Блажкову хотелось всего себя, свою душу, всю свою бедную жизнь положить к ее ногам. Он опустился на колени, взял ее руку и прижался к ней губами. Потом, глядя в ее плачущие глаза, заговорил -- каким-то значительными твердым голосом, какого у него никогда прежде не было, находя слова, каких никогда прежде не знал:

-- Зачем думать о том, что будет после?.. Счастье здесь, около нас, стоит только протянуть руки -- чтобы оно стало нашим. Оно приходит так редко! И я, и вы -- мы ждем его всю жизнь! неужели мы упустим его, когда оно, наконец, осенило нас своими белыми крыльями?.. Пусть это будет только одна минута -- но за нее можно отдать всю жизнь!.. Скажите же мне что-нибудь! Не бойтесь же меня!..

Он целовал ее руки, а Елена Ивановна тихо, недоверчиво качала головой. Он продолжал говорить, держа ее руки в своих, чувствуя по трепету ее пальцев, по грустной ласковости склоненных к нему глаз, что она слушает его слова как самую приятную в мире музыку, что если она еще не любит его, то готова, готова полюбить его...

В его голове еще шумело вино, но головокружение прекратилось и тошноты он больше не испытывал. В порыве любви, нежности, страсти ему хотелось вывернуть перед ней всю свою замученную душу, показать ей, что он заслужил это счастье своей трудной, мучительной жизнью, не давшей ему до сих пор ни одного дня, ни одного часа радости. Он забыл всякую осторожность, полный неодолимого желания -- быть откровенным до самых сокровенных тайников своей души с этой прекрасной девушкой. И он говорил, прижимая ее руку к своей груди: -- Моя молодость прошла так, словно ее и не было вовсе. И вдруг -- я снова молод, и меня позвало счастье!.. Помните, помните, как поет в "Евгении Онегине" этот старик, муж Татьяны: "И молодость, да молодость и счастье!..". Я ведь женился очень рано, мне было всего двадцать два года...

Елена Ивановна вздрогнула и даже отодвинулась к стене.

-- Вы женаты? -- тихо, удивленно спросила она, едва шевеля губами.

Блажков не обратил внимания на ее движение и вопрос, не заметил, что рука девушки в его руках похолодела, и она тихо высвободила ее.

-- Я никогда не любил свою жену! -- горячо сказал он. -- Вы -- первая женщина, которую я люблю! Подумайте, на долю забитого, замученного жизнью человека выпало такое необыкновенное счастье!..

И он продолжал рассказывать, захлебываясь, стараясь изображением своей жизни тронуть ее, вызвать сочувствие, увлечь. Вот он сейчас придет домой, в свою маленькую квартирку на шестом этаже; в нос ему ударит тяжелым, спертым духом тесного, сырого жилья, запахом старого, заношенного платья, несвежих постелей, спящих в духоте женского и детских тел, кухни и копоти сильно прикрученной, ожидающей его лампы. Жена, преждевременно состарившаяся, со сморщенным лицом, выйдет в переднюю сонная, сердитая и, открыв ему дверь, скажет что-нибудь непременно злое, язвительное, потом уйдет в спальню и ляжет в кровать, повернувшись лицом к стене. И он должен будет лечь и всю ночь чувствовать около себя эту протестующую против всего его существа враждебную к нему женщину...