— Ты сидишь при силе, здоровый, и я, как маяк, стою…
Малофеев не понял, но перебивать не стал. Алексей, обрадованный, что нашлись слова, что вот высказалось так просто самое важное, — говорил, захлебываясь:
— Молотим с копен, ты, допустим, подтащил комбайн к копне и сидишь себе на тракторе, а я торчу на комбайне. Так? Теперь у тебя неуправка — подавальщики чего делают? Лежат. Выходит, для работы один раззор. Понял теперь?
Малофеев понял. В этот вечер они долго не засыпали. Тихо, чтобы не мешать остальным, обсуждали свой план. И когда, забывшись, громко выкрикивал что-нибудь Малофеев, неизменно откуда-то с краю долетало ругательство.
На заре проснулись оба и вдвоем пошли разыскивать Малинина. Бригадир спал недалеко.
— Взбудим? — нерешительно спросил Алексей.
Малофеев, нагнувшись, уже тормошил бригадира. Долго в перебой говорили, боялись: а вдруг откажет? Малинин сначала ничего не понимал и усиленно тер глаза. Потом вдруг вскочил:
— Вдвоем?
И, получив утвердительный ответ, сказал Малинин одобряюще:
— Хорошее дело, ребята, давайте сегодня, в ночную смену…
День тянулся ужасно долго. Десятки раз подходил Малофеев к трактору, возился у мотора комбайна. И неизменно натыкался на Гладилина. Разговоров почти не было. Только раз, проходя мимо, пошутил бригадир:
— Как, заговорщики, готовитесь?
После ужина стан ожил. Приходили с поля машины, люди отмывали зной и пыль дня, девчата затянули песню.
К комбайну Гладилина подошли ребята.
— На ночь, что ли, Алешка? А кого берете кидальщиками?
Гладилин молчал. Малофеев не выдержал:
— Сами мы, одни!..
Ночь упала стремительно, вспыхнули звезды, и Гладилин заторопился.
— Заводи, — строго сказал комбайнер, захватив двое вил.
С мостика было видно, как уходили огни стана, комбайн вздрагивал, и эта привычная дрожь машины сегодня почему-то шла по нервам.
Малофеев резко остановил трактор у первой копны. Гладилин перелетел через поручни мостика (по лестнице долго!) и схватил вилы. Работали так, что захватило дух.
Цепляя последний клок колосьев, крикнул Алексей звонко и задорно:
— Поехали!
И у следующей копны вилы комбайнера и тракториста одновременно врезались в колосья.
Ночь проходила часами тишины. Звезды тухли, тянуло холодком.
На заре водитель и команда этого замечательного агрегата подсчитали итог. Три бункера! Три бункера дает дневная смена агрегата, на котором работают не двое, а шесть человек.
Я встретил Гладилина и Малофеева на празднике комсомола на центральной усадьбе. Чествовали лучших комсомольцев, таких, как Шевченко — комбайнер и секретарь ячейки комсомола второго отделения, дающий на своем агрегате 30–35 га обмолота с копен.
Когда помполит рассказывал о Шевченко, Шевченко смущенно прятал глава в президиуме.
Алексей опасливо спросил соседа:
— А он как, с бригадой работает?
Сосед отмахнулся, не знал. Вопрос же был настолько существенный, что Алексей взволновался и весь вечер ходил, как потерянный.
Звенел смех, песни, молодость бурлила и в зале, и около клуба было весело и празднично.
Малофеев уже втолковывал группе ребят, как работают они вдвоем, без бригады.
— Изотовцами нас зовет помощник политотдела Григорьев. Вроде, значит, хлеб, как уголь, ударно вырабатываем.
Гладилин невольно прислушался и вдруг зло дернул Малофеева за рукав:
— Пойдем!
Тот удивленно посмотрел на взволнованное лицо товарища.
— Слышал? Шевченко тридцать четыре гектара обмолачивает с копен. А ты хвалишься.
— Так он с бригадой, а мы вдвоем!
— Брешешь? — недоверчиво сказал Гладилин.
— Не веришь — пойдем, спросим.
Расталкивая веселый сумбур праздника, уверенно шагал Малофеев, великолепный здоровяк, а за ним, все еще неуверенный, шел худой и жилистый Гладилин.
Почему-то вспомнилось меткое слово — «заговорщики»…
Лунными ночами на полях совхоза два самых обыкновенных человека из куска обычной жизни творили легенду о героическом труде…
Совхоз «Балтийский рабочий», третье комсомольское отделение.
П. Некрасов
Июльское солнце