Как-то утром, прохладным и тихим Ефремов привел из станицы свой трактор. Шел «муходав», как всегда, тихо и лениво. Сонно сидел на высоком сидении Ефремов. Вся бригада была около тракторов: дневная смена готовилась выезжать в поле. Бригадир, зябко ежась — он вышел в одной ситцевой рубахе — просмотрел тракторы и внимательно проводил глазами первую выехавшую машину. За нею сейчас же пошла вторая. Вдруг сбоку загрохотало, струя газа прошла по ногам и… трактор Ефремова рванул, понесся в поле, догоняя передовые машины.
Бригадир оглянулся — не перепутал-ли этот чудак тракторы? — И вдруг заорал:
— Э-га, стой! Сто-о-ой там!
Все три трактора, немного пробежав, остановились.
— Заворачивай сюда! Сю-да!! — махал бригадир Ефремову..
Тот под'ехал, радостно улыбаясь.
— Як це вам?.. спрашивал он восторженно, сразу почему-то начав говорить по-украински.
— Ну, уморил. На второй скорости шпарит. Это-ж все Акименко?.. а?.. так?.. — спрашивал он у смущенного Акименко.
— Нет, мы с ним вместе части к трактору подбирали. А Колька в теории здорово понимае.
— Колька в теоретике? — бригадир восхищенно следил за под'езжавшим трактором.
— А ну слезь! Твой трактор? Твой. Ну, садись. Да проедь же мимо бригады…
Ефремов важно сел на трактор. Одну руку небрежно положил на руль, другой подбоченился. Трактор пошел… Задрав свое курносое лицо, Колька дурашливо подмигнул смеющимся ребятам. За ним вышли все тракторы.
Все они шли на второй скорости.
На следующий день на тракторе Акименко снова трепетал красный флажок. Ветер дул в спину. Флажок хлопал, упруго наливался ветром и казалось, что это он тянет вперед тяжелую махину трактора — свободно и легко.
Якоб Левин
Ветер в лицо
Стремительный ветер несется по полю; он качает желтые тарелки подсолнуха, он слегка ерошит свежие копны, он разбивается о широкую грудь полнотелых скирд, он бьет в лицо веселым парням и девушкам, которые быстры, радостны и улыбчаты.
Ветер в лицо, в открытую грудь, в потное тело. Хорошо! Он освежает, как душ, он ласкает ребят лучшей молодежной молотилки.
Они стоят на высоких рыжих скирдах в образцовом производственном порядке, они поднимают на вилы колосья и ловко перебрасывают друг другу, зубарю и, наконец, в зубы этой замечательной машины. Здесь, в этой бригаде, где много хороших ребят, где много ударников, есть самые лучшие колхозники, самые крепкие ударники колхоза. Этих самых лучших знают в политотделах, знают в далеких колхозах. Им преподносятся премии, их окружают заботой и вниманием, им первым выдают авансы, выдают свежую пшеницу, пахучий мед.
Один из них — вот он, смуглый парень в белой фуражке, в распахнутой на груди блузе. Он ловко подкидывает на барабан огромные связки колосьев, он бросает в разные стороны свое ладное, крепкое тело, он работает у этих скирд, начиная с появления первых лучей оранжевого солнца и кончая рождением полуночной серебряной луны.
Он — веселый парень, 22-летний Павел Купин с молодежной молотилки. Перед сном под арбой, вместе со всей ударной компанией, он играет чужие, древние и далекие песни. Замолкают молодые голоса, тухнет костер, люди засыпают крепким сном, и только ветер — неустанный свидетель боевой работы и тихого сна — колышет колосья, разносит по полю остывший пепел…
Так проходят дни.
Люди бешено работают, но пот не залил им глаза, они видят все впереди. Широкая перспектива богатой жизни раскрыта перед ними, как книжка с крупным шрифтом, и они читают убедительные цифры, едят густые борщи, белый хлеб, медовые пряники.
Павлушка Купин — один из старейших колхозников — начал зарабатывать этот хлеб, этот мед в дни, когда грязный снег еще лежал в тенистых местах и чернозем иногда покрывался тонким слоем льда. Он тогда еще вместе с Тимофеем Васильевичем — отцом своим и Гарпиной Ивановной — матерью — решил работать, сколько силы хватит, работать так, чтобы жизнь пришла сытная, молочная, медовая, пшеничная, веселая. Вместе с отцом они прислушивались ко всем проходящим через бригаду ораторам, беседчикам, агитаторам, они прислушивались к деловым строкам газет, они активно участвовали в проработке первых весенних колхозных расчетов о предстоящих заработках и доходах.
Когда-то маломощные казаки Купины при советской власти добрались до середняцкой ограниченной жизни и в 1929 году, после мучительных раздумий, тревог, волнений, наконец, решились и подали заявление в колхоз. И вот, пройдя через месяцы дикого саботажа, организованного кулачеством, этой весной купинская семья бросилась на работу.