Кузя — Тут дело глубже. Речкин отчаянно влюблен в одну девушку. Она же на него — ноль внимания. Из-за этого он не имеет покоя и, будем говорить, с горя пьет, что отражается на нашем производстве.
Жданько — Так значит, по-вашему выходит, что если Речкин умрет, так и завод и соревнование лопнут?
Кузя — До такой дурости мы еще не дошли. Даже если и мы все оторвемся, и то завод будет работать. Главная сила — коллектив, этого мы не забываем. Но тут у нас вопрос другой: правильно ли мы поступим, если обработаем Речкина так, как вам предложит Шпак? У меня, товарищи, на этот счет определенные опасения, что за это нас могут покрыть. Но, дорогие товарищи, тут нужно глубоко вдуматься и понять, что мы столкнулись с фактом, который требует мероприятий, выходящих за пределы известных норм. Может, мы на сегодня ошибаемся, может быть, мы близоруко подходим к факту и не умеем найти другого выхода, но пусть товарищи поверят искренности нашего желания…
Жданько — Ладно, верим.
Кузя — Нашего желания — всю нашу инициативу, всю нашу жизнь во всех ее проявлениях отдать делу пролетариата. Мы хотим все до мельчайшей мелочи заставить служить делу социалистической стройки.
Жданько — Ох, и как же я не люблю этих газетных слов! А кроме этого, по-моему, нам не стоит вмешиваться в эту историю. Я кулаки Речкина добре знаю.
Шпак — Товарищи, беру всю ответственность на себя. Я придумал способ, как мы эту самую любовь в упряжку возьмем. Сначала я уговорю Речкина, а может сам помогу ему написать Мане большое, хорошее письмо, а она — девка своя, наша. А потом сделаем вот что…
Кузя — Подожди, Шпак, закрой лучше дверь. Проведем закрытым порядком, чтобы посторонний кто не услышал. (Шпак подходит к двери).
Санька — Правильно! дело секретное.
Липшиц — Скорей там… интересно.
Жданько (Шпаку) — Да закройте же, а то любопытных много, подслушать могут. Закрывай! (Берутся за концы занавеса и задергивают ею).
Занавес.
У обрыва. Вдали виден город. Справа и слева кустарники. Заходит солнце, потом поднимается луна.
Появляется Феня в легком светлом платье с букетом полевых цветов в руках.
Феня (мечтательно) — Вот и вечер, вот и ночь скоро, а я все одна и одна. (Подходит к обрыву и смотрит вниз). Какой глубокий обрыв! Кинуться туды и погибло мое юное тело. (Отходит назад). Нет, нет! Страшно. Ф-ух, аж кружение головы! (Садится). А тянет прыгнуть, руки расставить, вроде как крылья, и лететь, лететь, как раненая птица. Бедная птица, бедная птичечка! (Всхлипывает). Никто не приласкает, не приголубят. Все стали грубыми, над нежными чувствами смеются, а я так хочу любви, так хочу ласки. (Возбуждаясь). Вот возьму и брошусь, возьму и умру, пускай подумают — отчего умерла и нежная женщина? Нежная, как этот цветочек. (Подносит цветок к носу, нюхает его и с отвращением бросает прочь). Фи, чорт-те чем воняет! (Берет другой цветок и нюхает). Этот тоже. (Бросает). При советской власти и цветов порядочных не растет. (Швыряет букет в обрыв). Ну и жизня! На каждом тебе шагу настроение испортют. Вот так и иди, помечтай. (Прислушивается). Кто-то идет. Он! Ну, ей-богу, он! И до чего-ж я его, подлеца, люблю! Кто-ж это с ним! Манька, накажи господь, Манька! Теперь понимаю, в чем дело. (Суетится). Куда бы спрятаться? Ах тыж, подлец, подлец! Женщина у него под боком, с чувствами к нему, а он чорт-те с кем воловодится. (Прячется в кусты справа).
Появляются Шпак и Маня с книгой.
Маня (Шпаку) — Вот и пришли.
Шпак — Здесь хорошо! Природа и все прочее на все сто.
Маня — Хорошо-то хорошо, да когда-б плохо не вышло!
Шпак — То-есть как так?
Маня — Да вообще сам понимаешь.
Шпак — Будь спокойна, маху не дам.
Маня — Я на шесть часов назначила.
Шпак (Смотрит на часы) — Сейчас только четверть. Видать, скоро примчится.
Маня — Слушай, Сеня, а не слишком ли мы рискованную штуку затеяли? Мне и любопытно, и интерес берет, и немного боязно.
Шпак — Брось, чего там. Всей братией мы и слона укрутим. Маня, зато какая красота будет! Ты только пойми!