Подрос — понял.
«Как-то теперь примут колхозники?» — пришло на ум Кашликову. Последний раз он был в колхозе зимой: завком комсомола посылал на культработу. Сжился с колхозниками Илюшка, свыкся. Совместная работа сблизила его со многими членами колхоза и он частенько впоследствии вспоминал об этой дружбе.
Помнит, как однажды ночью прибежал к нему Федор конюх и давай кричать впопыхах.
— Товарищ Кашликов! Обокрали!
Ничего не понял спросонку Кашликов. Накинул на плечи полушубок, схватил семизарядный, да так без штанов и бросился за Федором. А ночь — хоть глаза выколи. Только в конюшне еле удалось расспросить, в чем дело.
— Ось тут тильки шо лежало. Отвернувся и нэма, — рассказывал перепуганный Федор. Оказалось, что у Федора из-под носа утащили запасы мяса, хлеба и засыпок, заготовленных для детских яслей.
Илюшка собрал людей и немедленно разослал их во все подозрительные уголки деревни. И сам пошел искать. Воры нашлись скоро. Два здоровенных парня с мешками украденной провизии приникли к стене полуразрушенной клуни на краю села. Свет от карманного фонарика сразу нащупал врага.
— Выходи!
Серело. Туман рассеялся и голубело небо. День обещал быть ясным. У самой деревушки Кашликов встретил молодую колхозницу. Поздоровались.
— Далеко до правления?
Женщина указала в конец села.
— Вон огонек горит.
На другом конце села в покосившейся хатенке, в которой помещалось правление колхоза, под большим, с красным бантом, портретом Ильича сидел маленький мужиченка, с старческим помятым лицом и с бородкой, напоминающей холмик, поросший стерней. Мужиченка был тем единственным сторожем, который остается в колхозе в страдную пору. Сидел он на скамье за большим новым столом, на котором дремотно мигала коптилка.
Кашликов постучал.
— Дедушка, начальство далеко?
Мужичонка вздрогнул, поднял с пола большой крючковатый посошок и засеменил к двери.
— Ась?
— Начальство, говорю, где твое?
— Начальство? А вы, стало быть, кто такие будете?
— Я, дедушка, из города. Шеф колхозный.
— Угу! Стало быть шеф. — Старик широко зевнул. — А наши хлопцы в степу. Все, как есть.
Илюшка встрепенулся.
— Сеют, значит?
— Стало быть, сеют. Три дни, как сеют.
— А далеко отсюда?
Старик сощурился, протянул вперед палку и сказал:
— Вона, за бугром.
Потом оживился.
— Да, что там. Вот Сидор проведет.
И он позвал:
— Дядько Сидор!
Невдалеке у амбара возился с мешками высокий кряжистый колхозник. Он грузно взвалил себе на плечи большой чувал и остановился.
— Шо?
— Вот человек до посевщиков желает.
— Ну так ходить.
— А ты куда, товарищ, с таким грузом? — поинтересовался Илюшка.
— В табор. Цеж бачь: одни сеют, а други зэрно доставляют.
— А тягло? — удивился Илюшка.
— В борозде, — сухо ответил колхозник и замолчал.
Тогда Кашликов предложил:
— Давай помогу!
И он, взвалив другой мешок, пошел за своим провожатым.
Кашликов подошел к табору, сбросил на землю мешок и направился к посевщикам.
— А-а, шефы пожаловали! Милости просим!
Из шеренги посевщиков вышел широко улыбающийся секретарь партячейки и дружески пожал Кашликову руку.
— Какими судьбами?
— Что за вопрос? Сеять пришел.
Разгоряченные и веселые посевщики с опустевшими мешками выходили один за другим на дорогу и, здороваясь с шефом, набирали зерна. Они с любопытством поглядывали на Кашликова, но никто ничего не говорил.
Потолковав немного с товарищем, Илюшка накинул сумку на плечи и пошел шагать впереди посевщиков-подшефников.
Старик Денис, шедший рядом с Илюшкой, сказал ему:
— Смотри, молодец, взялся за гуж, не говори, что не дюж.
И Кашликов почувствовал, как взгляды посевщиков обратились на него. Смущенный любопытными взглядами, он в первые минуты сеял плохо. Где-то сбоку послышался звонкий голос весельчака Стехи, колхозного комсомольца. Стеха был хорошим помощником Кашликова в его культурно-массовой работе зимой.
— Смотрите, ребята, этот шеф всем нам перцу всыпет.
И, смеясь, обратился к Илюшке:
— Может, посоревнуемся?
Илюшка вызов принял.
— А чего-ж! Не возражаю!
По шеренге прокатился одобрительный гомон.
— Ладно придумал Стеха!
— А ну, ну! Покажите пример старичкам.
Грязь большими ошметьями приставала к ногам. Шаги становились увесистыми и неуклюжими. Всякий раз, запуская руку в мешок, Илья Кашликов ощущал удовольствие. Он бережно набирал большими жменями налитое крупное зерно и ровно расстилал его по своему загону.