Кор. А вы другого мнения?
Мол. Я думаю, государь, что во всяком звании можно быть честным человеком и что Господь Бог слишком справедлив, чтобы адские муки были уделом честных людей.
Кор. Принц Конти ваш товарищ по школе?
Мол. Точно так, государь. Мы с ним учились у Клермонтскнх иезуитов.
Кор. Он, однако, моложе вас.
Мол. О! Гораздо моложе! Мне отец очень поздно разрешил учиться, именно, когда мне минуло 18 лет.
Кор. И вы изучали юридические науки?
Мол. Даже был принят адвокатом… но к адвокатуре я не чувствовал в себе призвания.
Кор. Известно ли вам, что принц Конти очень высокого о вас мнения и говорит, что, если бы он был королем, то всегда бы советовался с вами о всех политических делах. Но его словам, вы очень сведущи в риторике, философии, поэзии…
Мол. О! Принц слишком добр и снисходителен! Конечно, я учился риторике и философии, но, что касается поэзии…
Кор. Что же вы остановились?
Мол. Я думаю, что поэзии выучиться нельзя; кто не родился поэтом, тот никогда им не сделается.
Кор. А! Вот как? А кто же по вашему поэт?
Мол. Мне кажется, что и при дворе вашего величества есть несколько людей, величающих себя этим именем.
Кор. Кто же это такие?
Мол. Например Бенсерод или Сент-Эньян…
Кор. Откровенно сказать, мне все кажется, что эти господа не настоящие поэты.
Мол. Неужели, государь?
Кор. Да. (Пристально глядит на нею,) А вот вы, так, наверное, поэт. Оттого-то я вас и спрашиваю.
Мол. Не приходилось ли вашему величеству читать повести Виргилия о пастухе Аристее?
Кор. Когда-то читал.
Мол. Так вот в этой повести есть известный Протей. Он и лев, и змея, и пламя, и дым, и облако. Вечно ускользает от цепи, старающейся его оковать, от руки, желающей его схватить, от взора, пробующего его анализировать. Это-то и есть поэт. Так как же вы, государь, хотите, чтобы я вам объяснил подобное существо.
Кор. А вы все-таки попробуйте. Все, что вы говорите, так далеко от обычного языка, от той сферы, в которой я вращаюсь, что мне, право, кажется, что я первый раз прислушиваюсь к человеческому говору.
Мол. Поэт, государь, рождается под влиянием грустной улыбки природы, это — смешение улыбки и слез. Смеется он, как ребенок, и плачет, как женщина. Вечно опуская действительность, чтобы преследовать мечту, он ценит наравне со всеми благами мира то легкое облако, что скользить по небу и меняет очертания десять раз в одну минуту. Он, как римский Кесарь, жаждет невозможного и все-таки довольствуется иллюзиею, принимая каплю воды за жемчужину, светящегося червячка — за звезду и минутное сердечное увлечение — за любовь. Иногда он, скромный сверчок, поющий в густой траве, в своем душистом царстве полевых цветов, предпочитает его вашему королевству, государь. Иногда же он — гордый орел, парящий над облаками, царь бесконечного пространства, он как золото, сверкает на солнце и по временам испускает дикий, пронзительный крик, выражая или свою досаду, что не может подняться выше, или горюя о том, что принужден спуститься на землю. Поэт, государь, это, наконец, такой человек, которого, как говорить принц Конти, вы смело можете взять в советники, в статс-секретари, назначить первым министром, осыпать величайшими милостями и золотом, и который, когда имеет счастие видеть своего короля и удостаивается чести с ним говорить, только об одной милости и просить: предоставить ему простые деревянные подмостки, поставленные на четырех бочках я заключенные в четырех стенах, где бы он мог заставить ходить, действовать, декламировать, смеяться, плакать и страдать известное число вымышленных лиц. Рожденные в его воображении, лица эти, конечно, никогда не существовали, но тем не менее, это истинное его семейство, истинные его друзья. Вот, что такое поэт, государь, и мне остается удивляться, что такое странное животное осмелилось явиться перед всем, что есть лучшего и благороднейшего в мире, перед королем Людовиком XIV.
Кор. Ах, господин Мольер, вы так прекрасно определили поэта, что мне хотелось бы услышать от вас характеристику короля. Это будет потруднее, не правда ли?
Мол. Нисколько, государь.
Кор. А! В таком случае скажите, что такое король?
Мол. Человек, которого история проклинает, когда он называется Нероном, и которого благословляет потомство, если имя его — Генрих IV.