– Эй… Антонио, почему ты не выдал меня тогда?
Некоторое время ответа не было. Комиссар даже решил, что Малатеста уже преставился, но тот был еще жив:
– А почему ты… закрыл меня сейчас?
– Я первый спросил.
Малатеста не ответил. Через некоторое время Ансельмо услышал, что тот что-то бормочет себе под нос. Комиссар прислушался и понял, что Антонио поет, точнее, проговаривает слова песни, не тратя силы на рифму и ритм:
– «Юность… юность – как весна… прекрасна…»36 – после этих слов бормотание смолкло. Ансельмо усмехнулся.
– Чертов фашист.
Глава 24
Последняя воля
Бруно Диамантино застолбил довольно элитный участок для своего погребения. Сальваторе с плохо скрываемым интересом осматривал соседние могилы, то и дело, встречая знакомые имена. Взгляд Кастеллаци наткнулся на имя Аттилио Феррариса. Сальваторе немного откололся от их маленькой группки и подошел чуть поближе. На надгробии было написано: «Аттилио Феррарис – Чемпион мира». Кастеллаци вспомнил этого кусачего опорника, который был первым капитаном новообразованной Ромы в конце 20-х. В душе Сальваторе проснулся старый поклонник кальчо, он исполнил легкий, едва заметный поклон и проговорил:
– Спокойной ночи, джаллоросси37!
После этого Кастеллаци вернулся к цели своего визита на кладбище. У Диамантино не выдержало сердце. Когда Джулио привел Сальваторе в номер, в котором Бруно проводил время перед смертью, Кастеллаци не сразу смог поверить, что тот действительно мертв. Бруно полусидел на красивом диване в расслабленной позе. Голова была откинута на спинку, глаза закрыты, а на губах осталась умиротворенная улыбка. Диамантино напоминал спящего, который видит прекрасный сон.
Кастеллаци осмотрелся в комнате. На кровати сидела девушка и безутешно рыдала, закрыв лицо руками. Сальваторе сразу понял, что это и есть та самая загадочная Мари, с которой Бруно проводил время, посещая «Волчицу». Кастеллаци внезапно почувствовал, что очень хочет увидеть ее лицо, но, разумеется, не стал вмешиваться в ее горе, а девушка действительно искренне горевала. Пластинка на патефоне давно закончилась, и игла извлекала из ровной поверхности края винилового диска монотонный серый звук. Сальваторе убрал иглу с пластинки и остановил ее.
Кастеллаци не чувствовал особенной печали. Дожив до своих лет и потеряв столь многих друзей, он воспринимал смерть, как что-то совершенно естественное и не видел для себя причин делать из нее трагедию. Впрочем, укол грусти от утраты он почувствовал. Причем, дело было не только в том, что Кастеллаци лишился работодателя. С некоторым удивлением Сальваторе понял, что ему будет не хватать их встреч в кабинете, из окна которого видно Колизей. Ему будет не хватать недовольного ворчания Бруно и его противной критики. Сальваторе вдруг осознал, что этот сухой и прагматичный человек был его другом.
С похоронами не стали тянуть. Сальваторе не знал, кто принял это решение, но уже через два дня под вечер в его квартире раздался звонок и человек, назвавший себя душеприказчиком Бруно, пригласил Кастеллаци на похороны. Сальваторе ожидал увидеть достаточно много народу, решив, что раз пригласили даже его, значит, придут и многие другие люди, с которыми Диамантино был связан делами. Поэтому Кастеллаци изрядно удивился, увидев на отпевании, происходившем в базилике, вокруг которой раскинулось кладбище Кампо Верано, только пять человек, не считая себя.
Из этих пятерых он лично знал только старую домработницу Бруно, которая, как всегда, была отстраненной и равнодушной, хотя иногда все же вытирала глаза платком. Она даже не стала ничего отвечать на приветствие Сальваторе, лишь легко кивнув. Было в этом ее стоическом образе что-то настолько благородное, что Кастеллаци сел, как можно дальше.
Кроме домработницы Сальваторе смог узнать молодого человека лет тридцати одетого в несколько экстравагантной манере в джинсы и красную куртку. Это был Доменико Куадри, который, судя по лицу, страдал от весьма тяжелого похмелья. Кастеллаци сперва удивился, увидев его здесь, но потом понял, что Куадри действительно мог быть одним из самых близких людей для Диамантино. Каковым, как оказалось, был и сам Сальваторе.
Молодую женщину, которая то и дело горько всхлипывала, и мужчину средних лет одетого до крайности небогато Кастеллаци не знал. Не знал он и ссутуленного человека в очках, но позволил себе предположение, что это мог быть душеприказчик Бруно.
Когда отпевание закончилось, Сальваторе путем нехитрых вычислений установил, что мужчин в церкви как раз четверо, поэтому встал и помог остальным вынести гроб, удивившись тому, что Диамантино весил всего ничего. Вскоре Бруно был в земле, а святой отец заканчивал заупокойную молитву.
36
Первые строчки припева гимна Национальной фашистской партии. Гимн называется «Giovinezza» (в переводе на русский «Юность» или «Молодость»).
37
Джаллоросси – одно из прозвищ Ромы. Происходит от цветов клуба и буквально означает «желто-красные».