Я шел по улицам, очарованный и тихо потрясенный, и влюбленный в камни и небо, и сады, и в каждую мимо проходящую девушку. Со старинной угловатой башни, которая носила название, чуждое моему слуху, каждые четверть часа плашмя падала на город тягучая, неторопливая мелодия. Словно жалоба, уже потерявшая надежду и примиренная. В полдень жалоба звучала очень долго и как будто высказывалась до конца, чтобы замолчать навсегда. Но через четверть часа оказывалось, что остались еще кусочки, не все сказано или не все поняли, -- и опять мелодия плашмя падала на улицы старого города.
Хорошо было сидеть на скамье сквера, слушать непонятную речь, видеть покойные, приветливые лица со светлыми волосами. Я пристально смотрел в глаза девушкам, они оборачивались и улыбались мне.
-- Прекрасный город, -- говорил я себе, -- какой прекрасный город.
У меня не было забот, я был здоров, молод, свободен -- с красной башни падала старая мелодия, стояло летнее утро, на другом тротуаре я увидел ее.
Она была в белом платье, как обычно носили здешние девушки. Узкие рукава блузы были прозрачны, и сквозь них просвечивали тонкие, длинные, розовые руки. У нее были совершенно светлые, густые, вероятно, очень нежные и тонкие волосы, брови и ресницы тоже были очень светлы, глаза голубые и красные, красивые губы казались припухлыми. На плечи была накинута шаль, дугой свисавшая по спине. Маленькие ноги в высоких желтых туфлях ступали бодро, легко, чарующе красиво -- как ходят только девушки в девятнадцать лет. Еще я заметил, что пряжка белого лайкового пояса сидела несколько криво и рукава прозрачной блузы на сгибе локтя отставали и местами кружево их было надорвано.
Я посмотрел на нее, она обернулась. Я остановился, она улыбнулась. Я перешел на другой тротуар.
Я шел за ней и думал: должно быть легкодоступная девушка, полушвейка, полупроститутка. Но она хороша, у нее прекрасная походка, гибкое тело и густые, вероятно, нежные волосы. Она улыбается первому встречному: сразу видна птица...
Я приехал из другой страны, и не знал, что можно улыбаться просто потому, что дожди прекратились и светит солнце. Я не знал этого.
Так шли мы минут пять. Она остановилась у витрин, быть может, намеренно. Я видел, как отстают у сгиба локтя ее узкие, прозрачные рукава, перегонял ее и решал, подбадривая себя:
-- Если еще раз остановится, я к ней подойду.
Но она не остановилась потому, что на площади в ней неожиданно подошла подруга -- тонкая девушка в голубом платье, с черными волосами. Они пошли рядом быстро разговаривая на своем языке, я почему-то рассердился, повернул и демонстративно сел на скамью сквера.
Блондинка даже не посмотрела в мою сторону; через три минуты я забыл ее.
Когда люди говорят на языке, которого не понимаешь, их жизнь кажется красивой, плавно идущей, лишенной мелочей, интеллигентной и благородной. Они живут в особых домах, закрашенных в белое с желтым или серое с голубым. Окна особенно прорезаны, двери особенно отпираются. В их газетах рассказываются изящные подробности их благородной, улыбающейся жизни. Здесь, вероятно, не болеют и умирают красивее -- на чистых, высоких кроватях при открытых окнах. Здесь нет воров и никого не убивают из ревности. Почтальоны одеты, как... да, вот опять идет та девушка.
Она освободилась от своей подруги в голубом платье и переходила площадь, в руках у нее был какой-то сверток... Я поднялся и пошел за ней. Она вошла в какой-то подъезд и начала подниматься по лестнице. Я нагнал ее, и мы поздоровались, как старые знакомые. Она ничему не удивляясь, приветливо заговорила со мной. Две женщины спускались сверху и посмотрели на нас. Путая слова всех знакомых мне языков, я предложил ей пойти гулять. Она кивнула головой, что-то сказала, я понял, что она просить обождать. Через две минуты она появилась без свертка.
Мы пошли рядом.
* * *
Те двадцать слов, которые я знал на этом языке, я уже произнес, и через пять минут должен был замолчать. Мы шли, улыбались друг другу: я указывал на большую шляпу в витрине магазина, кивал головой, и она кивала. Когда из-за поворота на нас вылетел велосипедист, она сделала преувеличенно-испуганное лицо, а я погрозил велосипедисту кулаком. Мы оба смеялись и я следил за тем, чтобы не сбиться и идти с нею в ногу. Незнание языка сближает гораздо быстрее. А, может быть, это просто была молодость, прекрасная, жестокая молодость, когда купаешься в бесконечном и не нуждаешься в словах...