Выбрать главу

-- Что Нина получит?

Меня покоробило. Только через несколько дней, справившись с словарями, я узнал, что ошибся. Она спрашивала:

-- Чего хочешь от Нины?

Это было невинное лукавство или инстинктивная самозащита. Но я не понял бедной девочки. Может быть, многое и многое было иначе, если бы я тогда ее понял.

Я вынул кошек и спросил: "хочешь денег", -- и положил перед нею бумажку При этом я надел шляпу и грубо сказал:

-- Пойдем.

Она заплакала, положив обе руки на стол. Несколько раз она повторяла какое-то слово которое я переводил в пяти разных смыслах.

Я стоял в темной комнате в шляпе, запах мыла притупился. Я думал про себя злые мысли: "Ломается, фу, гадость. Надо ее проучить, надо ее выгнать. Может быть, я ей мало дал? Нельзя приставать на улице к первой встречной".

Я обернулся на шорох и увидел, что Нина быстро-быстро сбрасывала с себя одежду, как будто ей было тесно или жарко. Она не смотрела на меня и была серьезна...

* * *

-- Нина -- говорил я ей изумленно, -- Нина!

Она гладила меня по лицу, у нее давно уже высохли слезы.

-- Нина, ты никогда еще не любила?

-- Нет, -- ответила она очень серьезно.

Я смотрел на нее изумленный, подавленный, пристыженный. Я был уверен, что имею дело с проституткой, а передо мною была девушка. Все время я чувствовал, я видел, как лежит на столе скомканная коричневая бумажка, которую и подал Нине. Мне было стыдно перед нею, как перед обиженной матерью, я целовал ее руки, словно материнские.

Она успокаивала меня нежными, ласковыми словами, из которых я многих не понимал. В моей низкой комнате посветлело. На фоне белого, прозрачного окна очень резво вырисовывался край занавески. Мне представлялось, что я участвую в каком-то таинственном колдовском деле: со мною рядом неизвестное существо, я должен убить его...

-- Милая Нина, -- говорил я тихо, и она не понимала меня, -- почему я встретил тебя? Почему ты прошла мимо меня? Милая Нина... прости меня за то, что я улыбнулся тебе...

Уже я забыл то, как предлагал ей деньги и теперь говорил ей о чем-то другом, что сам очень смутно сознавал. В томительном предчувствии сжималось сердце. Хотелось отодвинуться, быть одному и глубоко, глубоко задуматься. Мир представлялся таинственным и печальным. Не верилось, что взойдет солнце. А если и взойдет, то все равно нельзя будет забыть этой страшной, тоскливой ночи... Где-то, в далеких полях падает, оседая из дремотного воздуха, северная роса, не носятся птицы над низким лесом, пустынны и немы небеса. И в этот росистый ночной загадочный мир проник грех, вполз и разъел его сердцевину, и поэтому все когда-нибудь нелепо умрет.

-- Почему я встретил тебя, Нина?..

Светлело. Ее голубые наивные и чистые глаза были окружены глубокими тенями.

В комнате можно было уже различать все предметы. Опять почувствовался запах мыла.

Мы оба тихо вышли и, крадучись, спустились по лестнице -- как крадется молодость. Теперь на ней было светло. Холодок утра опять принес мысль о далеких росистых полях и о грехе, который погубил мир. Ее волосы были в беспорядке. Она проговорила какую-то фразу, где было слово "мама", и потом, улыбаясь, показала, как мама ударит ее по щеке. Я тихо в печальном удивлении, ущемленный этой улыбкою и этой покорностью, пожал ее руку. Мы расстались. Теперь я был один.

Утром, встав очень поздно, я послал ей большой букет красных роз и вечером покинул город, отправившись в глубь страны.

* * *

Был август. Я прожил лето в небольшом местечке у моря в той же стране. Понемногу я овладел языком и убедился, что жизнь этих людей так же мелка, печальна и малорадостна, как и любого другого народа. Те же случайные несправедливые болезни и та же неожиданная, черная, страшная смерть. Еще одну страшную подробность узнал я: люди в этой стране очень легко сходили с ума и маленькое государство было переполнено санаториями, убежищами, лечебницами и домами для умалишенных. Мне рассказал об этом доктор, с которым я подружился. Он сказал мне об этом во время прогулки и, помню, я тотчас же подумал: "Нина в сумасшедшем доме".

Я подумал об этом так, как дразнишь себя, но не поверил. Об этой девушке я вообще мало думал, и вся история начала мне представляться пикантным приключением, о котором стоит многим рассказать, разумеется, "по секрету".

Грустные и жуткие мысли той ночи давно рассеялись. Я отправлялся на родину и укладывал вещи...

В осеннее теплое утро я уезжал из прибрежного городка. Я ехал почтовой коляской по прочному, хорошо укатанному шоссе. До железнодорожной станции было верст десять. Бодро бежала четверка гнедых сытых лошадей, плавно и с легким приятным шумом катились колеса. Против меня сидел унылый и скромный человечек, который, как мне показалось, очень боялся, что я с ним заговорю. Теплый осенний и немного грустный вечер обвевал лицо. Листья на высоких дубах, липах и кленах поредели, небо казалось ближе, а счастье -- дальше...