— Что же это будет, что же будет! — воскликнула молодая женщина с ребенком на руках.
Ее сосед, седой полковник, с поперечной полоской на погонах, свидетельствовавшей о том, что он в отставке, усмехаясь, сказал:
— Не бойтесь, ничего не будет. С нами служитель самого господа бога, — он указал глазами на батюшку с матушкой, которые при вспышках молнии оба дружно осеняли себя крестным знамением, но трапезу так и не оставляли.
Наконец-то это кончилось. Самолет, подскакивая и грохоча, катился по ленинградскому аэродрому.
Когда отворили дверцу и пригласили пассажиров выходить, толстяк с лимонами сам идти не мог, медсестра и кто-то из команды самолета повели его под руки; видно было, что ему очень плохо. Пьяный же, которого он так жестоко осуждал в начале путешествия, когда его тронули за плечо, вскочил довольно бодро, утер лицо ладонью столь яростно, что нос у него отполз почта к уху, и сказал весело:
— Уже? Вот здорово! Даже и не заметил, как долетели. Ну, до свиданьица! Спасибо за компанию. — Он легко сбежал по лесенке и отправился к аэровокзалу, обгоняя неторопливую процессию с толстяком в голубой рубашке.
Варя и Оля вежливо пропустили всех пассажиров и только тогда тоже вышли.
Им объяснили, как добраться до Витебского вокзала, откуда отходят поезда на Новгород. Они ехали на автобусе по длинному и широкому проспекту имени Сталина. Здесь одновременно строилось множество зданий.
— Вот бы папе сюда! — сказала Оля. — Уж поговорил бы о прошлом, о настоящем и будущем.
На Витебском вокзале выяснилось, что поезд на Новгород пойдет только ночью, очень поздно. А еще не было и пяти часов дня.
— Как же быть-то? — сказала Варя огорченно.
Оля хотела сказать, что это отлично — столько свободного времени! Можно весь Ленинград объехать, если нанять такси. Но взглянув в глаза Вари, промолчала. Варе совсем ведь не до Ленинграда: ее отец, может быть, умирает, а они попадут к нему не раньше завтрашнего дня.
Пока они так стояли возле закрытой кассы, к ним подошел человек, от которого пахло бензином, и спросил, куда они путь держат. Насторожившаяся Оля ответила уклончиво: что, дескать, куда надо, туда и держим. Но Варя ответила:
— В Новгород.
— Хотите, подброшу? — предложил тот. — У меня порожняя полуторка. По сто рублей с человека. Есть брезент. Сена положим по дороге.
Варя и Оля посовещались, и когда человек, пахнувший бензином, сказал, что в Новгороде они будут через четыре часа, согласились пожертвовать двумястами рублей.
— Ведь все равно бы за билет платить пришлось, — сказала Оля. — Конечно, поменьше, но пришлось бы.
Они забрались в кузов машины, в котором стоймя стояли две железных бочки, возле бочек громоздился угловатый, даже на вид очень тяжелый ящик из толстых досок, и грудой был брошен брезент, весь в масляных пятнах. Варя и Оля устроились на нем за кабинкой, куда не проникал ветер, и грузовик поехал. На брезенте все-таки было жестко, к тому же беспокоили эти масляные пятна, совсем не хотелось измазаться и стать вроде железнодорожного смазчика, который таскает вдоль вагонов масленку с длинным журавлиным носиком. А главное — было очень беспокойно от одной из бочек, она была, наверно, пустая и все время двигалась на Олю с Варей. Они упирались в нее ногами, но бочка тогда начинала качаться, грозя совершить прыжок через ноги, и если бы это произошло, прощай и Оля и Варя, она бы их зашибла насмерть. Они вставали, оттаскивали бочку в дальний конец кузова. Некоторое время она там стояла рядом с другой, спокойной, упиравшейся в неподвижный ящик, но дорога как на грех была худая, в колдобинах, машину то и дело подбрасывало, и чертова бочка, помедлив немного, начинала снова двигаться в сторону кабинки. Надо было опять навстречу ей устремлять ноги.
За поселком, который назывался Саблино, шофер остановил машину, вышел на дорогу, спросил своих пассажирок, как там они едут. Они пожаловались на бочку.
— Ну ладно, — сказал шофер. — Сейчас все уладим. Слезайте, будем сено таскать.
Он пошел от дороги к ближнему леску, перед которым стояло несколько копен сена. Оля и Варя пошли за ним.