Словом, Оля заявила, что пойдет в гороно и будет просить, чтобы ее послали преподавать историю в средней школе. При ее маленьком росте, при девчоночьих манерах она ведь была уже взрослой, и уже не все, что говорил отец, было для нее законом. Она имела свое мнение, свои стремления, и у нее складывались свои взгляды на жизнь. И нечему тут удивляться — родители ее начинали трудовой путь отнюдь не с науки, а с производства, с практики. Не только сын рабочего Павел Петрович Колосов — Елена Сергеевна, дочь ученого естествоиспытателя, и та, окончив среднюю школу, когда страна становилась на путь индустриализации, не стала подавать ни в какие институты, не вняла ни слезам своей матери, ни угрозам отца, что, дескать, пасти овец будешь или в прачках закончишь жизнь. Нет, она пошла на биржу труда, стояла там три недели в очереди, потому что в ту пору еще была безработица, и с великим трудом получила наряд в чернорабочие на завод, где работал слесарем Павел Петрович. Чернорабочей ей, правда, пришлось быть недолго. Узнав, что у нее среднее образование, ее поставили отметчицей… Лишь после трех лет работы на заводе Олина мать пошла в институт.
Все знают, всем известно, что подавляющее большинство людей того поколения, к которому принадлежали они, родители Оли, шли на командные посты в промышленность, в науку, на руководство партийными и советскими учреждениями, на руководство страной — через заводские цехи, через колхозные поля, затем через рабфаки, комвузы и лишь в зрелом возрасте преодолевали пороги институтов и академий. Не мамы с папами привели их к этому, а сама жизнь, и свое высшее образование они начинали с изучения жизни, живой действительности различных сторон человеческого общества.
Когда Павел Петрович возвратился к себе в кабинет от Серафимы Антоновны, Вера Михайловна сказала, чтобы он взял трубку, ему звонят из горкома.
— Товарищ Савватеев просит вас немедленно приехать к нему, — сказал в трубке строгий женский голос. — Пропуск будет спущен.
Когда Павел Петрович вошел в кабинет к секретарю горкома Савватееву, там сидел Мелентьев.
— Присаживайся, товарищ Колосов, — сказал Савватеев и через стол протянул руку Павлу Петровичу. — Вот ведь дело какое, — заговорил он после того, как Павел Петрович опустился в холодное кожаное кресло напротив Мелентьева. — Нехорошее дело-то, а? Не к лицу старым коммунистам заниматься бытовым разложением.
Павел Петрович почувствовал, что краснеет. Он краснел от предчувствия чего-то отвратительного и постыдного, недаром тут оказался этот Мелентьев, с которым, не умея скрывать свою антипатию, Павел Петрович старался встречаться как можно реже. Он краснел и страшился своего состояния, думая, что эти два человека истолкуют его так, как им заблагорассудится.
— Что это все значит? — спросил он, неизвестно для чего вынимая платок и неизвестно зачем старательно вытирая левый глаз.
— Так ведь об этом весь твой институт говорит, — сказал Савватеев.
— О чем? — почти крикнул Павел Петрович.
— Не прикидывайся мальчиком, товарищ Колосов, — еще более, чем всегда, зловеще сказал Мелентьев.
— В чем дело? — Павел Петрович возмутился. — Почему со мной разговаривают как с преступником?
— Преступник ты, может быть, еще и не преступник. Против закона тут не так уж у тебя много, — заговорил Савватеев. — А против партийной этики — немалые проступки. Вон товарищ Мелентьев говорит, что ты от партийной организации, от общественности оторвался. Он хотел было все это сказать тебе лично, да секретарь партийной организации в кабинет к директору неделями не может проникнуть.
— Он лжет, ваш товарищ Мелентьев! — твердо сказал Павел Петрович, полагая, что за тем его сюда и пригласили, чтобы обвинить в отрыве от партийной организации. — Он может прийти ко мне в кабинет в любую минуту! Его ни разу никто не задерживал перед моими дверями. Он сам перестал ходить, видя — я этого не намерен скрывать, — что я не очень люблю такие формы отношений с людьми, какие он культивирует в институте: нашим и вашим, лавирование между трудностями, а не преодоление их.
— Вот, вот, — сказал Савватеев, — и получается, что секретарь партийного бюро может встретиться с директором только в кабинете секретаря горкома. Но это еще не главное. Главное, из-за чего я пригласил тебя, товарищ Колосов, это то, что своим поведением ты разлагаешь коллектив института. Или ты эту интрижку брось, или оформи ее законно, или мы будем принимать меры.