Словом, Павел Петрович и Бакланов за эту поездку в Москву сумели добиться для института столько, сколько не добились прежние руководители за много лет.
На Ладу они возвратились, переполненные впечатлениями, планами, замыслами. Павел Петрович тотчас пригласил к себе Мелентьева, сказал, что надо бы подготовить партийное собрание, на котором руководство института доложит об изменениях в плане, о правительственном задании, обо всем новом, произошедшем в институте за последнее время. Бакланов с удвоенной энергией принялся комплектовать группу, в которую должны были войти несколько десятков сотрудников.
Теплым летним днем сидели в кабинете у Павла Петровича при распахнутых окнах, в парке радостно пели птицы, смеялись какие-то девушки, наверно молоденькие лаборантки. Шелестели под легким ветерком старые липы, солнце пробивалось сквозь их листву в кабинет, и от этого на хорошо натертом паркете было будто на реке в солнечную погоду.
Одно из кресел перед столом занимал Бакланов, другое, напротив — Румянцев.
— Придется вам, Григорий Ильич, поработать рука об руку с Алексеем Андреевичем, — говорил Павел Петрович, крутя в пальцах цветной карандаш. — В группе вы будете заместителем Алексея Андреевича. Трудно придется. Ведь Алексей Андреевич должен действовать на два фронта: и группой руководить и обо всей научной работе института не забывать. Так что, если говорить начистоту, основная тяжесть в группе ляжет на ваши плечи.
— Робею, — ответил Румянцев, разводя руками.
— Ну, если дело только в робости, это еще не страшно, это полбеды. Робость преодолима.
Павел Петрович смотрел на Румянцева, и вспоминалась ему злосчастная вечеринка у Шуваловой. Ведь это же он, именно Румянцев, затеял там карточную игру, напевал какую-то чепуху: «Возьмем четыре взятки, обгоним остальных», бренчал на пианино. Ведь это же он, Румянцев, молчит на ученом совете, уклоняется от обсуждения острых вопросов; ведь это же о Румянцеве говорят, что он стал обывателем, дачником, ушел от общественной жизни института. Понятно, почему Бакланов требует его к себе в группу: Румянцев, как специалист в области химии металлических сплавов, — большая сила. Но почему Алексею Андреевичу пришла в голову фантазия сделать Румянцева своим заместителем, это Павел Петрович представлял себе не совсем ясно. Действительно же, товарищ излишне робкий. Больше тянется к преподавательской деятельности, чем к исследовательской.
— Любой из нас робеет, принимаясь за новое дело, — добавил Павел Петрович, разглядывая большое, добродушное лицо Румянцева.
— Все понимаю, а вот робею, Павел Петрович. Робею, да и только, — повторил Румянцев.
— Будем твою робость, Григорий Ильич, преодолевать вместе, — сказал Бакланов. — Помнится мне такое время, когда ты был смелее.
— Укатали сивку крутые горки! — Румянцев, опустив голову, обеими руками погладил себя по коленям.
— Словом, за работу! — завершил разговор Павел Петрович.
Румянцев вышел. Едва закрылась за ним дверь, в нее тотчас вошла Вера Михайловна Донда.
— Павел Петрович, — сказала она, — приехали два товарища с Верхне-Озерского завода.
— Просите. — Павел Петрович встал из-за стола, пошел навстречу приезжим.
Оказалось, что один из них — главный металлург Верхне-Озерского завода Лосев, а второй — инженер заводской лаборатории Калинкин. Фамилию Лосев Павел Петрович слыхал неоднократно. Он пригласил гостей в кресла. Бакланов хотел было уйти из кабинета, Павел Петрович попросил его остаться и представил гостям.
— Принимаете вы нас, товарищи, как дорогих гостей, — сказал Лосев без улыбки. — А ведь мы к вам ругаться приехали, и крепко ругаться. Вот будьте любезны ознакомиться с этими документами. — Он принялся извлекать из портфеля листы желтоватой бумаги. Павел Петрович узнал бумагу, на которой писались все работы в институте. Потом Лосев достал из своего объемистого портфеля синюю папку. — Начните с нее, — добавил Лосев. — Будем следовать по хронологической линии.
Павел Петрович раскрыл папку. Лосев и Калинкин вынули из карманов трубки — видимо, у них на заводе завелась такая мода: курить трубки, — принялись их набивать и раскуривать. Бакланов подсел к Павлу Петровичу, и они вдвоем листали бумаги, подшитые в папке.
Минут пятнадцать — двадцать спустя Павел Петрович сказал:
— Из-за чего же мы будем ругаться? Насколько я понял, вы на заводе разработали и применили очень интересный, оригинальный, экономически эффективный, новый, свой собственный метод разливки стали. Можно вас только поздравить. Думаю, что и мы, наш институт, заинтересуемся вашей работой.