Все ждут. И вот появляются первые ряды вражеской пехоты. При виде нас они начинают перестраиваться на ходу, выталкивая в первые ряды лучников. Какой то странный отряд. Очень странный. Но зевать не приходится.
— Огонь!
Гремит слитный залп стрелков, которые тут же отступают назад, давая встать вперёд следующей линии. Снова залп, выкашивающий пехоту противника, словно косой. Опять меняется шеренга.
— Бах! Бах! Бах!
Впереди у меня десять линий по двести человек. И этого хватает. Снайперы на крышах фургонов, которых ещё полторы сотни… Спусти тридцать минут перед нашим полком усеянное трупами в разных позах поле. Они не успели даже приблизиться на выстрел из лука, на удар меча. Мы без всякой жалости их расстреляли, словно мишень в тире. Две тысячи мертвецов. Только сейчас до моих солдат доходит, что произошло. Они переглядываются, недоумённо пожимают плечами, не в силах осознать увиденное… Древняя, словно сам мир, линейная тактика. Простая, как бревно. Всеми давно забытая и отброшенная. Выстроить стрелков в шеренгу, чтобы каждый мог выстрелить. Сменить шеренги, и снова дать залп. Если есть третья линия — пусть стреляет и она. Потом примкнуть штыки и добить уцелевших. Очень мало кто в старину мог выдержать хотя бы один залп по себе. Уникальным считалось — два. Когда вокруг тебя свистят пули, а твои товарищи валяться в крови на землю, выдержит не всякий. А потом удар, и вот ты с ужасом смотришь на расплывающееся по животу кровавое пятно. Или мгновенно погружаешься в темноту болевого шока, чтобы никогда из неё не вынырнуть. Бывает, что ещё успеваешь услышать треск костей собственного черепа. Но результат всегда один — смерть…
Здесь же, на Фиори, нет смысла рыть окопы, сажать туда стрелков. Сейчас именно такая вот древняя тактика наиболее эффективная. Потому что ответного огня со стороны противника нет, и не будет. Так что — просто перестрелять их всех на недосягаемой для луков и примитивных камнемётов дистанции, самый лучший вариант.
Несколько мгновений колеблюсь — послать отряд для зачистки, или немного обождать? И именно это нас спасает от разгрома. Потому что этот странный отряд лёгкой пехоты Рёко, оказывается, был боевым дозором куда более крупного отряда. Ряд за рядом выходит из‑за холма, заполняя долину. Даже на глаз их куда больше, чем нас. Раза в два минимум. Значит, Льян опять прокололась! И почему Неукротимый так благоволит ей?.. Нехорошая мысль закрадывается мне в голову, но с другой стороны, не хочется уподоблять ему с его подозрениями. Да и надо срочно что‑то решать. А чего решать?!
— Артиллерия, картечью, огонь!
. Быстрое шевеление у орудий. Они уже заряжены, только вкатить заряд. Грохот пушек, выбрасывающих яростные языки, вой круглых пуль, и истошные вопли врага, в ещё до конца не выстроившихся рядах которого вдруг появляются громадные проплешины! Пушкари суетятся возле своих орудий, словно наскипидаренные, стрелки в каре крепче сжимают свои винтовки в руках. Но тут громоподобное рявканье осадных пушек заставляет землю вздрогнуть. Круглые ядра мячиками взлетают к небесам, описывают дугу, и лопаются прямо над головами противника, рассыпаясь огненными брызгами… Молодец, Сторг, не растерялся! Пока лёгкие пушки перезаряжались, решил усугубить смятение и панику в рядах противника крупным калибром! Между тем капли зажигательной смеси прожигают кожаные доспехи, прилипают к одежде, и яростно сопротивляются всем попыткам потушить их. Более того, клочья огня прилипают к тем, кто пытается сбить огонь со своих товарищей, и делают своё страшное дело… Снова рявкают полевые пушки, и опять дикие вопли со стороны рёсцев… Но раздвигая ряды пехоты вперёд пробиваются всадники… Они не обращают внимания на мечущуюся у них под копытами пехоту, давя их конями и отшвыривая в стороны, рвясь вперёд.
— Первый ряд — стрельба с колена, вторая шеренга огонь стоя, готовься!
Винтовки слаженным движением вбрасываются к плечу. Ждём.
— Орудия — зарядить бомбами, без команды не стрелять! Снайперы — не стрелять! Держать фланги!
…Команды мгновенно передаются посыльными, либо флажками, и я очень рад этому. Рёсцы, между тем, ободренные передышкой, торопливо посылают своих коней вперёд. Расстояние — метров шестьсот. Как раз, чтобы разогнать коней и те не устали.
— Орудия — пли! Стрелки! Залп!
Грохот выстрелов, треск винтовок… Всадников выносит из сёдел, бомбы рвутся с ужасающим грохотом, пугая коней, которые становятся на дыбы. Начинается сумятица и давка. Следующие две шеренги принимают положение для стрельбы, и снова следует залп. Ещё один. Перед нами уже настоящий вал из человеческих и конских тел, который ворочается, кричит и стонет. Рявкают опять крупные калибры, и вновь огненный дождь проливается на противника. Пора? Пожалуй!
— Первые пять шеренг — примкнуть штыки!
Снова слитное движение, отточенное сотнями упражнений. Металлический лязг. Фиорийский штык — страшное оружие в умелых рядах. Стальное лезвие в полметра длиной, прямое, с тремя гранями. Раны после такого не заживают…
— В атаку!
Грохает большой барабан, и по его сигналу солдаты делают первый шаг. Второй, третий…
— Огонь!
Бухает слитный залп. Те из лучников, кто пытался что‑то предпринять, летят на землю. Но куда страшнее монотонное, неумолимое движение плотных рядов, ощетинившихся штыками… Кто‑то пытается сбить коробку строя, выставить копья — смысл этого мне не понятен. Бойцы, на ходу перезарядив своё оружие, вскидывают винтовки к плечу, и… тяжёлая пуля пробивает и кожаный щит, и такой же доспех, не замечая препятствия. А при стрельбе в упор, так вообще — два, а то и три трупа одним выстрелом гарантированы. Тем более, что рёсцы стоят очень плотно!.. А потом, сойдясь в упор, начинается… Обтянутые мундирами спины, на которых вспухают мышцы. Работа, привычная для вчерашних землепашцев. Они орудуют своими винтовками, словно вилами, и рёсцы ничего не могут противопоставить фиорийцам. Казалось бы, меч или копьё в рукопашной удобнее. Но только не сейчас. В давке, возникшей впереди, копьё просто не опустить, а мечом размахнуться… Мгновенный выпад не сдвигаясь с места, не ломая строя. Точный укол. Штык пробивает кожу доспеха. И не только кожу: стёганые, пропитанные соляным раствором халаты пехотинцев, кольчуги всадников из скверного железа не преграда стальному жалу. Вздымается на дыбы лошадь, которой кто‑то вогнал штук прямо в морду, и я вижу, как один из солдат змеиным движением в это миг проскальзывает прямо под бьющие по воздуху копыта, а в следующее мгновение из распоротого брюха несчастного животного вываливаются внутренности…
…Вечер. Горят костры. Бойцы с аппетитом ужинают. Словно и не было кровавой мясорубки днём. Впрочем, почему бы не радоваться? Они сделали точно так, как завещал великий русский полководец Кутузов: 'Ваша задача — заставить как можно больше мерзавцев умереть за свою Родину'*. Вроде бы так. (* - автор прекрасно знает, кому в реальности принадлежит эта фраза. ) И завещание выполнено и перевыполнено. На поле насчитали почти семь тысяч мертвецов. В плену — пять сотен. Большинство из них — раненые. Сейчас пленники копают братскую могилу для своих павших. Сбежало, причём очень недалеко — около двухсот. И хотя бы здесь специалисты Льян оказались на высоте, догнав и вырубив всех рёсцев без всякой жалости. В наших трофеях — обоз, куча запасного оружия, впрочем, и собранного на поле боя хватает тоже, доспехи… Короче, столько добра, что даже не знаю, что с этим делать. Зато прекрасно это знает мой суперинтендант, младший лейтенант Рург Тарс. Молодой парень семнадцати лет от роду. Его подчинённые сейчас шерстят добычу полным ходом. И, как я вижу, он в этом деле действительно разбирается. И куда лучше меня. Так кто на что учился!
Я откладываю ложку в сторону. Ужин закончен, и сейчас мне предстоит неприятное занятие. Даже очень мерзкое. Допрос пленников. Естественно, что не простых солдат — они мало что могут знать, а командиров рёсцев, которых взяли в плен всей кучей. Вздохнув про себя, встаю, и сразу за мной двигаются охранники. Идём по лагерю, отходим в сторону, где разожжён большой костёр. Возле него четыре связанных тела. Думать о них, как о людях, я не хочу. Это - 'языки', которые должны дать мне информацию. Появляется Льян. Хмурая и молчаливая. Усаживаюсь на обрубок бревна, хлопаю ладонью рядом.
— Присаживайся. Девочка.
Та удивлённо смотрит на меня, но послушно устраивается на обрубке. Машу рукой:
— Давайте первого.
Самого толстого и низкого вздёргивают на ноги, ставят передо мной на колени. Внимательно рассматриваю плоское лицо, редкую чёрную бородёнку:
— Имя?
Льян каркает незнакомое слово. Тот вздрагивает, потом выплёвывает нечто, от чего девушка краснеет, потом с маху бьёт рёсца по щеке. Я кладу ей руку на плечо: