Ираи осеклась, вспомнив, кто находится перед ней, но я делаю вид, что пропустил её оговорку мимо ушей, заинтересованный лежащим передо мной жарким из говядины. Что у нас в армии Фиори хорошо, так это то, что мясо всегда свежее, и своим ходом до котла идёт. Видимо, чтобы сгладить неловкое слово, Ираи торопливо налила из графинчика нечто прозрачное, затем залпом проглотила… Вначале у неё расширились глаза, хотя, казалось бы, это просто невозможно. Затем она покраснела, словно помидор, ну и напоследок — слёзы ручьём из глаз и дикий кашель. Ещё бы! Стакан водки махнуть… Вместо воды. Пришлось спасать — срочно запихивать ей в рот тот самый помидор, густо сдобрив его солью. Кто‑то предпочитает закусывать лимоном, кто‑то горячим, кто мясом. Я вот предпочитаю всему этому помидор. А потом чего‑нибудь посолиднее. Вдогонку. Очень хорошо выходит. Так и тут, она с трудом прожевала сочную мякоть, но всё‑таки даму отпустило, и она с утроенным рвением набросилась на еду. Кое‑как зажевав спиртное, женщина замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Ну а спустя пару минут алкоголь начал действовать… Багровый румянец сменился ровным спокойным румянцем, глаза заблестели, а движения стали замедленными и сосредоточенными.
— Сьере капитан, а что это было?
На меня смотрят удивлённые глаза, ставшие уже обычными. Только вот зрачки сильно расширились.
— Водка. Национальный северный напиток.
И опять я не вру — Империя Русь без водки, это не Империя. Наш национальный напиток с незапамятных древних времён, рецепт которого восходит к эпохе появления человека, как вида. Другое дело, что пить её неумеренно русские не пьют. Каждый знает свою норму, и её не превышает, потому что принцип здесь один: пьянство есть добровольное сумасшествие. То есть, для веселья, или для аппетита, от усталости — грамм пятьдесят, сто. Но редко, очень редко, когда больше. Правда, кое‑кто, особенно враги Империи, утверждают, что русский без водки, что партократец без риса, а демократ — без гамбургера. Но это клевета, возведённая в ранг штампа. Русские пьют. Но пьют именно в меру. Если человек употребляет спиртное без ограничения, то это повод проверить его на лояльность — русские имеют особый ген, который блокирует привыкание к водке. Следовательно, алкоголик не может быть русским…
- …Какая крепкая… Ох… Почему у вас в шатре так жарко, Серг? Позвольте мне чуть расслабиться, раз у нас тут без церемоний…
— Ради Высочайшего, доса, чувствуйте себя, как дома.
— Спасибо, Серг…
Женщина сдёргивает с головы покрывало, освобождая замысловатую причёску из светлых волос пшеничного цвета, затем начинает выдёргивать из них кучу шпилек, распуская укладку. Наконец встряхивает красивой головкой, распуская длинный веер удивительно густых волос по спине. Затем распускает шитый поясок, повязанный под грудью. Вздыхает с облегчением:
— Уф… Знали бы, как у меня от этих укладок болит голова…
Я спокойно киваю в знак согласия. Ираи подпирает подбородок обеими ладошками, смотрит на меня очень внимательно, потом вновь раскрывает ротик:
— Серг, вы только что сказали, что родом с Северных Островов. А как там у вас с женщинами?
Опаньки… Что за заинтересованность?
— Да, в принципе, как у всех, наверное…
— У нас, в Фиори, всегда мужчин было намного меньше, чем женщин для них…
Она не сводит с меня глаз.
— Да? А у нас — наоборот. Мы на своих Островах люди суровые. Постоянно приходится воевать с врагами. Поэтому у нас своеобразный перекос в другую сторону — рождение девочки в семье очень большая редкость. Обычно у нас только мальчики.
— Неужели?!
Опять её глаза округляются от удивления. Киваю в знак подтверждения своих слов. В принципе, так оно и есть. Говорят, что до начала космической эры у нас было всё, как обычно — мальчики и девочки пополам. Потом, после Тёмных веков Распада, когда, собственно говоря, и возникла Империя, возник очень странный перекос в сторону сильной половины человечества. Русь тогда вела множество войн со всем миром. Очень жестоких и кровопролитных. Учитывая же, что во время Распада русских почти уничтожили, сработал, похоже, какой‑то генетический защитный механизм, и теперь в наших семьях, кстати, очень и очень многодетных — семь–десять детей для нас средний показатель, и, как правило, все они мальчики. Поэтому русские вынуждены брать женщин со стороны, и бывшие пленницы, ставшие жёнами, для нас норма и привычная картина. Не знаю, то ли таков у нас уклад жизни, то ли сам дух Империи, но, как правило, став женой русского женщина воспринимает обычаи своего супруга безоговорочно и добровольно. Без всякого на то принуждения. Ну, разве можно считать таковым, к примеру, что закутанных с рождения в глухой мешок и чадру жительниц Джамаата, которых сотнями скупают на рабских рынках Демократии, заставляют носить короткие платья, показывать всем лицо, и ходить рядом с мужчиной, который несёт её вещи. А не наоборот. Или феминизированной до потери обличия гражданке Западной Демократии в общественном транспорте уступают место, подают пальто в гардеробной, и если она приглашена в ресторан, то при её появлении все мужчины за столиком встают и не садятся, пока дама не займёт свой место… Если это так, тогда русские мужья — самые деспотичные и жестокие в Галактике… Потому что для них женщина — это святое…
Ираи между тем совсем расслабилась. Даже икнула. Прадва, снова очаровательно засмущалась, и я поспешил подать ей настоящей ключевой воды. Поблагодарив, женщина пригорюнилась:
— Знаете, Серг, мне очень жаль, что фиорийцы воюют между собой. Эти рёсцы ведут себя с нами, словно мы не люди… Унижают, издеваются, насилуют наших девушек… Вот скажите, в Империи есть такое?
— Нет. И быть не может. Неукротимый — мудрый государь, и принял законы.
Она с издевкой кривит полные сочные губы в ухмылке:
— Законы! Законы есть и у нас. Но они — только для простонародья! Для нас, аристократов, закон — наше желание!
— Нет.
— Что значит — нет?
— Закон един и справедлив для всех. Будь ты аристократом, или последним сервом — закон суров, но это закон. Если ты украл, то независимо от происхождения, будешь наказан по степени своей вины. Если ты предал — виселица тебе обеспечена. Если ты изнасиловал и на тебя донесли — тебя кастрируют. А потом посадят на кол. В Империи с этим строго. Потому что нечестный судья, вынесший пристрастный приговор, получает то, что избежал его подзащитный. Наши принципы просты и понятны каждому: не воруй, не лги, трудись усердно. На них стоит Империя, и стоять будет.
— Всё это слова! А на деле…
— На деле точно так же, Ираи. Я бы рекомендовал вам поездить по Империи, посмотреть на жизнь в ней своими глазами, а не слушать всяких болтунов…
Похоже, что доса приходит в себя. Алкоголь уже расщепился организмом, и она принимает нормальный вид. Даже натягивает вновь своё покрывало вдовы на голову, пряча роскошь медового цвета. Замолкает, о чём то размышляя.
— Хотите съесть чего‑нибудь ещё, Ираи?
Женщина вздрагивает, окидывает взглядом ломящийся от яств стол, потом отрицательно качает головкой:
— Мне стыдно…
— Того, что вы сейчас сыты, а тысячи жителей Тираса опять лягут спать голодными? Этого?
Она опускает голову, слабо кивнув в знак согласия. Что же, хватит стелить пух, пора поспать и на досках, как говорится…
— И вряд ли смогут поесть завтра, и послезавтра, доса дель Спада.
— Почему?!
Женщина с ужасом смотрит на меня. Поясняю с холодным и спокойным лицом:
— Я — командир Императора. Моя цель — покончить с этой войной как можно скорей и с наименьшими потерями. Естественно, что со стороны Империи. Враги же должны потерять как можно больше людей. Поэтому я не собираюсь класть головы своих солдат в бесплодном штурме, а стану в осаду. И буду держать её до тех пор, пока вы либо не сдадитесь сами, либо не вымрете с голода. Вы видели глаза умирающего от голода ребёнка? Нет? Могу вам гарантировать — увидите. Потому что, клянусь вам, ни одной крошки продовольствия в Тирас не попадёт.
— Скоро подойдёт большой отряд из Рёко! И осаду снимут!
— А многие ли доживут до этого? И вы уверены, что победят они, а не мы!
— Их двадцать тысяч! И у них боевые мамонты!
— Империя умеет воевать с этими зверьми. Слово дворянина. А двадцать тысяч… Что же, думаю, вы имеете право знать — недавно вы упомянули, что проходящий недавно отряд выгреб все запасы продовольствия. Вы помните его численность?
Маркиза кивает.
— Знаете, скольких я потерял, когда уничтожил их до последнего человека?
— Откуда?!
— Ни одного. Вы можете выйти и спросить любого из солдат, офицеров, обозничих — все назовут вам одну цифру: ноль. Ни один фиориец не был даже ранен сколь‑нибудь серьёзно.