— Значит…
Император кивает. Просто, без всяких объяснений. Мой рот открывается сам собой:
— Значит, Атти…
— Носитель. Его память давно стёрта.
— А мать — императрица, она…
— Знает. С самого начала. Но она — действительно мама. Без всяких альф, бет, и прочих гамм.
— Она тоже из Империи?!
На этот раз чета качает головами абсолютно синхронно:
— Нет. Отсюда.
До меня, наконец, доходит окончательно. Трясу головой, потом задаю вопрос, который меня волнует:
— Связи с Метрополией нет?
Опять оба вздыхают:
— Нет… Но сигнал бедствия мы отправили!
Я облегчённо вздыхаю — значит, надежда есть… Потом вздрагиваю:
— А кто из вас?
И они хором, совершенно синхронно отвечают:
— Оба.
— Оба?! Это и Кланы, и Империя…
Атти–Максим спокойно машет рукой:
— Не переживай. Разберёмся. Лучше давай с тобой решим — что надумал делать дальше?
— Дальше, это в смысле после возвращения в Империю, или здесь?
— Или. До Руси ещё дожить надо.
Пожимаю плечами.
— Да как то не задумывался особо. Честно признаюсь. Пока вот воюю, а дальше ещё и не знаю.
Парочка переглядывается:
— Мы тебе земли дали. Как с ними?
— Буду тянуть, пока не уберусь домой. Там, сам знаешь…
Умолкаю, потому что Ооли может быть неприятно слышать это. В конце концов, от присяги Руси меня никто не освобождал. И срочно меняю тему:
— Может, женюсь. А то лезет уже в голову невесть что…
Внезапно Ооли настораживается:
— Что значит — лезет?
Залпом допиваю уже остывший кофе, выдыхаю:
— Сны. Снится непонятно что. И явственно так, словно уже произошло.
— Женщины?
Это Атти. Киваю.
— Льян?
— Нет. Это точно.
— Твоя подружка из Тироса?
Это уже Ооли.
— Нет. Я и сам не знаю. Но встретимся мы с ней в моей пожалованной земле.
Атти хмыкает в неопределённом значении:
— Знаешь, я бы особо не придавал значения таким снам… Но вот сам сталкивался в жизни с чем то подобным. Так что — аккуратнее.
Он многозначительно подмигивает, затем извлекает откуда то небольшую бутылочку, три бокала:
— Ну, за знакомство, Сергей?
Улыбаюсь облегчённо и без всяких задних мыслей:
— За знакомство!..
Глава 12.
…Острые уши, торчащие из‑под свалявшихся волос, громадные, сейчас закрытые глаза, комбинезона нет. Вместо него — какие то невообразимые лохмотья. Видно, что та истощена до последней стадии… Отжимаю тряпку, осторожно протираю лицо. Несколько капель попадает в приоткрытый рот, и горло делает судорожные глотки. Не прерывая своего занятия задаю вопрос:
— Её кормили?
— Сьере маркиз запретил даже подходить к клетке…
— И воды не давали?!
— Ничего, сьере барон…
— А где её вещи?
— Всё сожгли. Так приказано было…
— Твою ж… Где спальня покойного маркиза?!
— Туточки, сьере барон. По лестнице подняться…
— Веди!
Я подхватываю хрупкое, практически невесомое тело на руки, устремляюсь за бегущим мальчишкой. Да, она саури. Но после беседы с Ооли у меня нет желания бросать её на смерть. Солдаты устремляются за мной, и я только успеваю бросить:
— Воды нагрейте! И прикройте ворота.
Четверо отделяются, убегая обратно. Взлетаем наверх, мальчишка распахивает двери, склоняясь в поклоне. Вношу свою ношу внутрь — какая грязь!
— Так, солому с пола убрать, всё вымести прочь! Прибраться. Зови своих женщин, пусть немедля приступают. Дальше — вскипятить молока, принести мне. И мёд обязательно! Продукты в замке есть хоть?!
— Кладовые полны, сьере барон!
— Вот и займись! И белого хлеба мне, краюху!
— Сейчас исполню, сьере барон!
Парень исчезает, только стучат пятки по полу. Я же рывком сдёргиваю с большой кровати грязные шкуры, оставляя лишь матрас, набитый соломой. Ладно. Две минуты погоды не сделают. Осматриваюсь, замечая два больших сундука. На них замки, но меня это не останавливает. Рывок, и с жалобным хрустом лопается крышка. Одежда… Вот то, что нужно! Кусок тонкого полотна. И отрез бархата в придачу! Самое оно! Раскручиваю толстую ткань, затем накрываю ей матрас. Он, вроде чистый и новый. Сейчас и так сойдёт. Затем выуживаю тощее, донельзя исхудавшее тело из лохмотьев, перекладываю на бархат, прикрываю полотном. Саури грязна до невозможности, но это ерунда. Пока просто оботрём тряпкой, потом помоем, как чуть окрепнет. Очень осторожно протираю её лицо, потом по каплям вливаю воду в приоткрывшийся рот. Горло ходит ходуном, жадно втягивая драгоценные капли. Где же пацан?! Огромные глаза чуть приоткрываются, но в них нет ни капли рассудка. Просто мутные, покрытые какой то поволокой. Мать Богов! Только бы не умерла! Не хочу!
— Сьере капитан, ворота закрыты, сейчас мост поднимают!
В комнату просовывается голова старшего охраны. Не отвлекаясь от своего занятия, бросаю:
— Хорошо. Пройдите по всем помещениям, проверьте тюрьму, если кто там сидит, то организуйте кормёжку, но не выпускайте, пока я не закончу.
— Сделаем, сьере капитан!
Сержант исчезает, а минут черед пять появляется мальчишка, несущий котелок с горячим, ароматно пахнущим молоком, горшочек с мёдом, буханкой белого хлеба. Тот, правда, чуть зачерствел, но это не страшно.
— Поставь рядом. И найди мне тростинку. Не слишком толстую.
Парень опять исчезает, но практически сразу появляется. В руках у него тонкая веточка. Пойдёт! Быстро зачёрпываю лежащей на подносе ложкой мёд, начинаю размешивать. Ещё одну. Пожалуй, хватит. Чуть приподнимаю саури, спохватываюсь:
— Иди, пусть женщины принимаются за уборку.
Тот убегает, с непередаваемым ужасом глядя на тело на моих руках. Устраиваюсь поудобнее, опирая девушку себе на грудь. Она по прежнему без сознания. Зачёрпываю ложкой приготовленную смесь, аккуратно вливаю ей в рот. Ну же, давай! Получилось! Рефлексы работают, и она глотает. Раз. Другой. Уже пятая ложка. Но шестая вдруг остаётся нетронутой. Расплёскиваясь по ткани, которой та прикрыта. Зато я замечаю, что рот плотно закрылся, а глаза, наоборот, широко распахнуты. Значит, очнулась? Она пытается повернуть голову, чтобы посмотреть на меня, но я позади, и это просто нереально. Зато я внезапно вспоминаю её речь, вбитую меня под гипнозом:
— Твои неприятности кончились. Лучше пей молоко. Другого тебе пока нельзя. Слишком долго была голодной.
Тело вздрагивает. Потом я слышу очень слабый голос:
— Кто… Ты?
— Друг. Не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого. Пей.
Подношу опять ложку ко рту. Саури судорожно глотает. Общими усилиями она опустошает котелок наполовину. Потом вздыхает:
— Больше… Не могу. Мне плохо. Сейчас вырвет…
С последними словами её выворачивает наизнанку, обдавая каплями молока и мёда постель. Вздрагиваю. Потом вытираю ей лицо. Осторожно перетаскиваю подальше от лужи. В это время двери покоев открываются, и на пороге появляются обе женщины и мальчишка. В руках веники и вёдра.
— Убрать эту солому, всё вымыть! И принесите сюда ещё чистого полотна! И шкуру побольше!
Мальчишка вновь исчезает, а женщины начинают сгребать полусгнившую солому в кучу, с ужасом глядя на меня и неподвижно лежащую у меня саури на груди. Та немного приходит в себя. Снова тяжело дышит:
— Мне лучше.
— Сейчас приберут, и станет совсем хорошо. Давай попробуем ещё немного съесть. Только чуть–чуть. Твой желудок совсем не работает.
— Хорошо.
Она съедает пару ложек. Потом снова сжимает губы. Оба ждём. Служанки, между тем, вытаскивают мусор с пола за двери. Потом вынесут прочь. Снова берусь за котелок. Хвала Богам, там достаточно молока, и оно ещё тёплое. Зачёрпываю мёд. Саури судорожно его проглатывает, потом шепчет:
— Пить.
Да её молоко. Она делает пару глотков, и мы снова ждём.
— Спать хочу.
— Отдыхай.
Девушка прикрывает громадные ресницы. Бережно опускаю её на постель, спит или притворяется? Делаю шаг вперёд, чтобы она не видела моего лица, но тут появляется мальчишка с рулоном грубой ткани. Под мышкой у него свёрнутая шкура. Парня качает под тяжестью материи. Ну что с ним делать? Забираю материю, осматриваюсь по сторонам. В принципе, бархата ещё много… Отхватываю грязное ножом, затем подхожу к кровати и подхватываю саури на руки:
— Чего встал? Быстро поменяй!
Мальчишка схватывает с полуслова: сдёргивает мокрый бархат с матраса и торопливо расправляет свежую ткань. Очень бережно опускаю саури обратно, потом поверх ткани прикрываю шкурой. И тут натыкаюсь на её взгляд, удивлённый. Испуганный.
— Очнулась?
— Откуда ты знаешь речь Кланов?
О! Уже паузы не делает. Значит, топливо начинает усваиваться желудком…