Выйдя из палатки, новобранцы образовали круг. Спартак пританцовывал на месте, разминаясь и приглядываясь к противнику. Ребулас был тяжелее него, но навряд ли сильнее. Держать его на расстоянии, не дать себя подмять. Некоторое время они кружили под крики зрителей. Потом Ребуласу надоело, он сгрёб Спартака в охапку и навалился на него всей своей тяжестью. Понимая, что не выдержит и рухнет на землю, Спартак, изловчившись, подсек ноги противника, и тот неожиданно повалился навзничь. Некоторое время дарданец лежал на спине, удивлённо раскрыв рот. Зрители заорали и засмеялись. Ребулас медленно сел с тем же удивлённым выражением лица и вдруг, закинув голову, разразился хохотом. Спартаку так это понравилось, что он тоже засмеялся. Центурион, понаблюдав за весельем варваров, плюнул и удалился.
Нахохотавшись, новобранцы вернулись в палатку; Спартак – в обнимку с Ребуласом.
– А ты прыткий, – говорил дарданец.
– А ты тяжёлый, – отвечал бесс.
– Вы друг друга стоите, – весело похлопал их по плечам Амфилох.
Дни прохлдили, угнетающе однообразные и полные нелёгкого труда. Бежать из лагеря не представлялось пока возможности. Да и куда? В родные горы путь был заказан. Ученики Сцевина так выматывались, что вечером снопами валились на нары и засыпали мгновенно. Спартак успевал вспомнить родную хижину, по которй продолжал сильно тосковать. Как мать одна справляется с хозяйством? Кто помогает ей пасти овец? Иногда на память приходила Ноэрена, наполняя грудь болью, будто битым льдом. Он гнал прочь мысли о безумной жрице, – но сумрачное и нежное лицо её упорно плавало перед глазами.
Учиться Спартаку было интересно. Он сбежит от римлян, но вначале овладеет воинским ремеслом. Особенно ему нравилось, когда центурион усаживал их всех в круг, звал старичка-эконома, чтобы тот переводил, и начинал что-нибудь рассказывать. Сцевин участвовал во множестве сражений с воинами разных народностей, из которых римляне всегда выходили победителями. Спартак быстро усвоил ту истину, что превосходят римляне противника не количеством и храбростью, но порядком и дисциплиной: римская армия – это железный кулак; варварская – сборище, толпа. Снова и снова ветеран вспоминал лучшие часы своей жизни. Чаще всего он рассказывал новобранцам про осаду Афин, в простоте душевной полагая, что юные варвары не могут не восхититься тем, как безжалостно была уморена голодом, залита кровью, разграблена и сожжена святыня Эллады.
Сцевин утверждал, что одним из первых взошёл на городскую стену. Римские воины устремились следом, сокрушая на пути всё живое. Рыночная площадь была завалена трупами горожан, и воины ходили по щиколотку в крови эллинов: Сцевин своими руками оттащил несколько трупов, чтобы открыть сток крови. За этим делом его и застал богоравный полководец, объезжая захваченный город. Сцевин увидал страшное, мертвенное лицо с прозрачными , беспощадными глазами. Утром, когда они ещё только карабкались на стены и Сцевин вырвался вперёд, он чувствовал на себе окрыляющий взгляд императора.
– Этому мало венка, – сказал Сулла, поглядев на воина. – Подойди, – велел он. – Сулла производит тебя в центурионы, и ты займёшь первое же освободившееся место.
– Моя жизнь принадлежит тебе, Сулла, – счастливо прохрипел Сцевин.
Ребулас сказал:
– Не хочу я шлёпать по крови. Лучше жить в навозе.
Амфилох, их декурион, прикрикнул:
– Не распускай нюни.
Спартак понимал и того, и другого. Ребуласу, привыкшему к родной вольнице, невмоготу были римская дисциплина, лагерное житьё по трубе.. Амфилох, весёлый и общительный житель побережья, легко болтавший на языке эллинов, ставший в лагере начальником, чувствовал себя неплохо. Остальные семеро однопалаточников колебались: были такие, как Ребулас, готовые задать стрекача, а были и как Амфилох, мечтавшие о военной добыче. Что касается Спартака, он всё ещё не мог решить, как лучше поступить. Мир, в котором он жил до сих пор, вдруг стал таким маленьким, отодвинулся куда-то в прошлое. Он уже выходил из лагеря: несколько раз его декурию отправляли на рубку дров, на рытьё канавы. И – не убегал. Нет, он не забыл ни своё намерение, ни родной дом. Но прошлое казалось сном. За всю свою прежнюю жизнь он не узнал столько нового, сколько за несколько месяцев в лагере. По утрам он вскакивал раньше всех, полный жадного ожидания дня; хотя, казалось бы, что хорошего ждало его, кроме грубости центуриона и тяжёлых упражнений? Он радовался любому знанию и готов был по крохам собирать его где угодно. К тому же никогда в жизни у него не было столько друзей: десять человек, включая эконома. Медлительный Ребулас рассказывал ему про своё житьё-бытьё в глухомани, а бойкий Амфилох, успевший пошататься по свету, о многих своих приключениях и обычаях разных стран, – особенно эллинских. Со своей стороны Спартак объяснял однопалаточникам то, что оставалось для них непонятным в поучениях центуриона, чертил на земле план военного лагеря, расположение боевых линий. Ему пришлась по нраву стройность римского легиона, разумная сложность крепко сбит ой воинской машины, именуемой римским войском. Сцевин не был щедр на слова, предпочитая дубинку и отрывистые команды, но даже то немногое, чему он обучал, было полезно для любознательного юноши.