Ноэрена, – напомнил он, – я римский новобранец, простой воин. Пара ли я тебе?
Она страстно воскликнула:
– Я ненавижу твоё настоящее убожество. Я люблю твоё будущее величие.
Придя в себя, Спартак больше не слушал её убеждений.
– Если мы тотчас убежим, нас схватят уже на следующий день. Здесь полно римлян и их приспешников. Да и куда мы направимся?
– Или в горах для нас не найдётся укромного места?
– Думаю, не найдётся, – печально подтвердил он. – К тому же я не могу бросить декурию. Нет, если бежать, то вместе с моими товарищами и как можно дальше от родных мест. – Ему на ум пришла Эллада, увидеть которую он давно мечтал, но говорить об этом Ноэрене он не стал.
Они расстались в счастливой уверенности завтра же повидаться и обсудить свои намерения досконально. Над зарослями уже неслись звуки военной трубы, призывавшей воинов в лагерь, следовало поторопиться. На несколько жарких поцелуев времени молодой паре всё-таки хватило.
На другое утро новобранцев внезапно подняли с места и отправили не на заготовку дров, а в поход. Куда и зачем, никто не знал. Сцевин учил, что первая доблесть римского воина – ни о чём е спрашивать, но чётко выполнять приказ начальника. Спартак надеялся, что, вернувшись, он найдёт способ тотчас повидаться с Ноэреной, но их вели всё дальше и дальше от лагеря.
Когда, после нескольких дней перехода новобранцы оказались на берегу Пропонтиды, их спешно заставили принести присягу на верность сенату и народу римскому, а потом загнали в трюм и переправили на малоазийскую сторону.
– Такова воинская доля, – твердил центурион. – Воин не должен спрашивать ни о чём. За воина думает начальство.
В трюме не было окон. Спартак слышал, как под ногами дышала непостижимо громадная бездна. В эти минуты, полные страха, темноты, терпких запахов моря, обетов и проклятий, он упрекнул себя за пагубную любознательность, удерживавшую его так долго в римском лагере, а теперь увлекавшую в неизвестность.
Прощай, Фракия!
Ч а с т ь 2. ПЕРГАМ
Корабль, гружёный фракийскими новобранцами, бросил якорь в малоазийском порту. Живой груз вывели из трюма. Центурион Сцевин построил обалдевших от солнца и морского путешествия парней и держал перед ними краткую речь. Потом он приказал двигаться вперёд. Проходя строем вдоль причалов, фракийцы жадно озирались по сторонам. От разноцветных одежд и необычных лиц, от вида вытащенных на берег многочисленных кораблей рябило в глазах; от пронзительного говора, скрипа и скрежета звоном шла голова. Прямо на земле, среди бочек, тюков и амфор, сидели грузчики, – курчавые, загорелые, в широких шароварах, и ели какие-то жёлтые стручки. Прошёл толстогубый человек совершенно красного цвета и с чертами лица столь удивительными, что фракийцы стали толкать друг друга локтями, перешёптываясь: египтянин. Мелькнул арап, чёрный, совершенно ни на кого не похожий. Красотка с пышными боками и подрисованным лицом , откровенно улыбнулась им. Спартак даже спткнулся, заглядевшись на неё, Ребулас расплылся в ответной улыбке, Амфилох же послал ответный поцелуй. Кроме неё, на них никто не обращал особого внимания: подумаешь, отряд фракийцев; пускай себе топают, – должно быть, в Пергам, в римский лагерь.
И фракийцы топали. Незнакомый портовый город остался за спиной; вокруг дороги потянулась скудная равнина, поросшая колючками, по-зимнему бурыми. Азия, другая часть света. Спартак шёл в воинском строю, глотая пыль чужой земли, и тоскливо думал, что с каждым шагом расстояние между ним и родным домом, между ним и Ноэреной всё увеличивается. Зачем он медлил, зачем не рискнул бежать? Теперь он никто, номад, насильно превращённый в римского наёмника, которого против воли гонят неведомо куда защищать неведомый Рим. Сцевин поглядывал на него подозрительно и на привале внезапно спросил, какое у парня настроение. Хорошее, ответил Спаратк, ведь впереди их ждёт военная добыча и слава. А на каверзный вопрос центуриона, не испытывает ли он недовольства из=за того, что неожиданно очутился в Азии, бодро отчеканил:
– Закон нашей жизни – воинский приказ; своей воли у воина не должно быть.
Поджав губы, Сцевин отошёл.
В пути не обошлось без приключений. На воинский обоз, тащившийся сзади отряда, напали разбойники-галаты. Сцевин мигом развернул и построил свою сотню. В бою его воины блеснули отличной выучкой. Галаты, не ожидавшие отпора, рассеялись.
Спартаку запомнился молодой галат, с хриплым криком бросившийся на него. Фракиец использовал отработанный на чучеле приём и вонзил меч в противника. Злое тело обмякло, рухнуло на землю, и чужая галатская кровь брызнула в лицо римскому наёмнику. Его изумила лёгкость, с какой совершилось убийство. Боевой меч был, как пёрышко, по сравнению с учебным, а приёмы он затвердил крепко, раз навсегда.