Алким разгорячился и стал доказывать, что римляне даже лучше:
– Я плачу налоги и свободен! Митридат же вдобавок к алогам требует, чтобы его считали богом. У римлян я покупаю свободу. Митридат же сдирает с меня те же деньги, но вдобавок требует, чтобы я сталь рабом.
– Римляне дикий, варварский народ, – возмущалась Гликера. – Мне ли не знать римлян? Они мастера лишь строить бани и цирки.
– Я художник, – горячился Алким. – Важнее всего для меня искусство. Мне безразлично, кто станет платить за него.
Девушка всплеснула руками:
– Ты слышишь, Спартак? Вот горькие плоды римского рабства. Граждан оно превращает в космополитов. Да, варвар, наши города светлы и просторны, но в них легко задохнуться. Ибо мы дышим воздухом рабства. Это ты свободен, ты, дитя природы, а не мы.
Спартак был польщён, что Гликера напрямую обратилась к нему, сочтя его равным собеседником, хотя и назвала его варваром. Гликера и Алким были эллинами и совершенно не походили а пергамских простолюдинов, с которыми ему довелось общаться. Разительно отличались они и от жителей сёлений возле Пергама – чернявых и носатых, говоривших между собой на тарабарском языке. Фракийские наёмники иногда крали у них то петуха, а то и козлёнка. Их жгло солнце, присыпала пыль, поливали дожди, ранили колючки; порождения земли, они жили жизнью животных и молились своим богам – крылатым гадам и скотам. А за каменными стенами пергамских особняков журчали фонтаны, зеленели сады и цвели розы, Алким и Гликера любили друг друга; люди утончённые и красивые, разговаривавшие на звучном языке эллинов, спорили об искусстве и философии, создавали картины и статуи, размышляли, жили душой.
– Кто такие эллины? – спросил он у художника.
– Эллины? – не понял тот.
– Да. Я имею в виду людей, как ты, что живут в особняках
Алким задумался:
– Это наследники великого богатства. Вернее, наследники наследников. Они не приносят видимой пользы, однако без них Пергам стал бы грудой камней. Элллины – не национальность, но принадлежность к культуре. Понимаешь?
Фракийцу вдруг вспомнился нищий калека, виденный им на улице. Вспомнились е му и поселяне, пугливые и неряшливые.
– Значит, есть эллины и есть каппадокийцы, – задумался он. – Странно устроен мир.
– Наш мир не так уж плох, пожал плечами Алким. – Общество – единый организм, в котором есть сердце, желудок, руки; и ни один орган не может существовать без другого. Вот почему селяне безропотно кормят нас, эллинов, а римляне терпят.
Морща лоб, Спартак с усилием вслушивался, пытаясь уразуметь незнакомые слова:
– Ты думаешь, что общество нельзя устроить более разумно?
Алким, поражённый, опустил кисть:
– Помилуй бог, что ты говоришь? Разве это дело человека? Всё создаётся божественным установлением. Попробуй, отсеки у кого-нибудь руку и приставь её другому. Приживётся ли она?
– А как же тот голубой город, что ты изобразил на доске? – лукаво указал фракиец на картину.
Алким задумчиво вгляделся в своё произведение:
– Это фантазия, не более того.
– Разве тебе не хочется увидеть её в действительности? Мне бы хотелось…
– В этом мире, – перебил Алким, – никто, от раба до царя, не делает то, что хочет. Сынок, ты думаешь о странных вещах, – покачал он головой, и в голосе его прозвучала укоризна.
Художник передал этот разговор Гликере.
– Говорю тебе, он не таков, как другие варвары, – задумалась девушка.
Спартаку она сказала:
– Тебе надо учиться, малыш. Хочешь, я познакомлю тебя с ритором? Тимофей – фракиец по национальности, но эллин духом. Чтобы сделать мне приятное, он попытается немного обтесать тебя.
Спартак вспыхнул: ему ли, не разумеющему даже букв, беседовать с ритором, хоть тот и фракиец по крови!
– Да ты спроси хоть, грамотен ли он, – подсказал Алким.
– Как? – удивилась Гликера. – Впрочем, это дело поправимое. – И распорядилась. – Садись, я буду учить тебя алфавиту.
– Что тебе взбрело на ум? – рассмеялся Алким. Впрочем, затея подруги забавляла его.
– Разве добрые дела нынче под запретом? – улыбнулась она.
Каприз Гликеры продолжался несколько дней. Всё это время Алким сосредоточенно работал, пользуясь тем, что его натурщики сидели смирно, хотя и не совсем в тех позах, которые требовались ему. Молодой фракиец учился складывать буквы в слога и слова. Первое слово, которое он прочёл, начертанное рукой девушки мелом на доске, было «Эрот». Ученик и учительница пришли в восторг от достигнутых успехов.