Римляне добрались до цели пути под вечер и тут же принялись строить лагерь для ночлега, не очень заботясь о безопасности: разведчики доносили, что никакого войска в городе нет. Наутро к Мурене явилось посольство о т великого жреца с вопросом, что им надо. Римлянам надо было чужое золото. Мурена, приняв дипломатические дары, долго распространялся о злосчастной дружбе Коман с проклятым Митридатом и отпустил послов без определённого ответа. Воины нетерпеливо слонялись по лагерю, полные желанием поскорее пустить в ход мечи. Наконец Мурена, всё ещё не решаясь напасть без повода на знаменитый храм, но вынужденный удовлетворить алчность воинов, разрешил грабить окрестные селения.
Через несколько дней селения были дочиста ограблены, жители разбежались, посевы на полях вытоптаны, свежая трава скормлена лошадям, а Мурена всё медлил у стен города, побаиваясь напасть без одобрения Суллы и надеясь, что устрашённые команцы добровольно отдадут ему свои богатства. Его нерешительность привела к тому, что жрецы успели сообщить о вторжении римлян в Синопу – столицу своего покровителя и защитника Митридата. К Мурене тотчас прибыли послы от понтийского царя с требованием придерживаться договора, заключенного между Римом и Понтом, и покинуть землю Коман. Мурена ответил им, что в глаза не видел никакого договора. Послы пригрозили пожаловаться в Рим, тем и ограничившись, не угрожая военной силой. Уверившись, что Митридат не прислал пока никакой помощи команцам, Мурена дал приказ ьвойску занять город, что и свершилось без всякого труда.
Последовавший грабёж произвёл на Спартака, впервые так близко видевшего войну, самое тягостное впечатление. Львиную долю богатств присвоили, разумеется, римские воины; вспомогательные части были допущены в город лишь позднее. Впрочем, кое-что досталось и им. Амфилох озаботился приобретением в личное пользование рабыни помоложе. Ребулас, отдуваясь, притащил к обозной повозке тяжёлый узел со скарбом, в котором было множество металлических предметов зачастую непонятного предназначения.
– Чего ты смотришь так на меня? – огрызнулся он на Спартака. – Все берут, и я беру. Пошёл бы сам да принёс жене какой-нибудь подарок.
– Простофиля! – пренебрежительно заметил Амфилох, ознакомившись с содержимым его узла. – Надо золото брать, а не всякую рухлядь.
– Много там золота оставили для нас с тобой римляне, – огрызнулся и на него Ребулас.
Спартак не узнавал своих приятелей. К счастью, обоз ,где находилась Ноэрена, находился в удалении от городских стен, и жрица Загрея не видела творившихся в городе бесчинств.
Сам храм, объявленным Муреной подвластным отныне сенату и народу Римскому, от разграбления уцелел, если не считать того, что присвоил себе наместник. Когда погромы и безобразия немного улеглись, Спартак попросил разрешения у центуриона осмотреть святилище. За н им увязалось ещё несколько однопалаточников.
Не расставаясь с оружием, воины вступили на заповедную землю. За храмовыми стенами разгуливало много любопытствовавших; каждую группу непременно сопровождал жрец, то ли из любезности, то ли присмотреть, чтобы гости ничего не сломали и не стащили. Спросив о национальности новых посетителей, смотритель подвёл к ним немолодого жреца, тоже фракийца. Жрец был закутан в грубое шерстяное покрывало и бос; его голова была наголо выбрита, на лбу красовался священный знак Диндимены., а ладони выкрашены охрой. Присутствовало в нём и нечто, заставившее молодых людей коситься, не будучи в силах заставить себя признать его себе подобным, то есть, принадлежащим к мужскому полу.
Жрец принялся рассказывать воинам, что команский храм Диндимены – старейший в Азии: великую Ма – подательницу жизни, почитают во всём мире, и даже в Риме под именем Реи-Кибелы, так что столь могущественной богине следует оказывать глубокое почтение. Они шли по обширной территории святилища, и глазам фракийцев представали то странные сооружения, назначения которых они не знали, то пруд, то небольшая роща. Навстречу им попадалось много молодых женщин – жриц; на лбу у каждой был священный знак, сделанный оранжевой охрой. Воины жадно провожали их глазами.