Раз он увидел архитектора. Строгий молодой человек, немногим старше него, в тёмной одежде, бородатый, держится с достоинством, ходит по стройке, как хозяин. Сверяясь с чертежами, что-то указывает подрядчику. На лице архитектора фракиец заметил то же выражение одухотворённой сосредоточенности, что и на мраморных лицах поэтов и философов. Внезапная боль наполнила его: ведь и восхищение, если оно сильно, может причинить боль. Он видел человека иной природы: недостижимо образованный, этот зодчий знал математику и геометрию, черчение, рисование и другие мудрёные науки. Непостроенный склад уже был построен в его бородатой высокомерной голове; оставалось воплотить замысел в камее. Десятки суетившихся вокруг людей как раз и были заняты этим.
Всё время, пока архитектор ходил по стройке, Спартак почтительно стоял в стороне. Ему даже подумалось, что пергамцы, казавшиеся ему ранее цветом человечества – милая гетера и художник, рисовавший неприличные картинки, гораздо незначительней этого строителя. Нет, он больше не обольщался мыслью, что сможет когда-нибудь достигнуть уровня зодчего. Откуда, как они появляются? Каким путём мог сложиться столь совершенный ум? Спартак не знал. Бесспорно, помимо природной одарённости , архитектору пришлось много учиться. Дышать воздухом учёности, учась с малых лет, пить воду науки. Конечно, он – сын богатых и и заботливых родителей. О, жалкое умение к5овать, плести, лепить горшки! О, позорное умение убивать!
Молодых супругов посетил Амфилох, продолжавший служить в войске. Он немного потускнел, растерял остроты, приуныл. Прошло немало времени, как фракийцы бежали тот римлян, где он, как-никак, был декурионом, и вот он по-прежнему рядовой наёмник; деньги, накопленные в походе, истрачены, конь продан, служанка сбежала. Его отряд на-днях отправляли в Малую Армению – дикую, гористую, заросшую лесом страну, недавно присоединённую к государству. Гость хвалил хвалил жилище земляков, завидуя тому, что они останутся жить в Синопе и сетуя на свою долю. Молодые люди засиделись; щёки Ноэрены раскраснелись от вина, она весело разговаривала и смеялась, чувствуя себя среди близких людей. Рассуждали о счастливой звезде Спартака, опередившего товарищей.
– Попомни моё слово, он станет полководцем царя, – уверяла Ноэрена. – Когда начнётся новая война между Понтом и Римом, что неизбежно, Спартак отличится в сражениях, и тогда царь сделает его стратегом, а со временем, может быть, усыновит его. Оракул обещал моему супругу царское величие, и я уже вижу, как сбывается пророчество.
– Эй, Спартак, не забудь тогда старого друга и назначь меня по крайней мере декурионом, – весело шутил Амфилох.
Слушая Ноэрену, Спартак укоризненно качал головой, однако жена была весела, что случалось нечасто, и он улыбался ей и улыбался другу, поднимая кубок за их здоровье. Вспомнили они и Ребуласа, его печальный конец.
Это был первый случай в жизни молодого фракийца, когда он выпил больше, чем надо, и опьянел. Ноэрена сердито сказала:
– Кровь Диониса не для тебя.
Он и сам знал.
Наутро их разбудил стук в дверь. Чувствуя себя неважно после вчерашней попойки и сердито давая зарок больше никогда не напиваться сверх меры, он пошёл открыть дверь. На пороге стояли стражники. Фракийцу предложили последовать с ними. Недоумевая, он подчинился, полагая, что его зачем-то вызывает начальство. Однако стражники проследовали мимо воинского лагеря, направившись в сторону царского дворца. Спартак, обеспокоившись, начал задавать вопросы, но стражники притворились, что не понимают, и знаками приказали молчать. Его ввели в какую-то дверь и оставили одного в темноте.
Перед ним простирался тёмный коридор; впереди виднелся ярко освещённый зал. Наскучив стоять в темноте, он направился на свет. Внезапно пол под его ногами разверзся, – и, не успев вскрикнуть, он полетел вниз, в головокружительную пустоту.
По утрам, когда царь просыпался, жителей Синопы извещали об этом ликующие трубы, – и львы в зверинце, предчувствуя кормёжку, начинали весело рычать. Царь просыпался для радости. Чиновники, ведавшие увеселениями, за много лет вперёд лихорадочно придумывали новые развлечения, – но царь умел извлекать удовольствие из всего, и часто, отвергнув охоту на газелей, египетского фокусника, ягнёнка о двух головах, читал труды астронома Эратосфена, слушал рассуждения философов, составлял противоядия или писал исследования по филологии. Каждая минута царской жизни была сверкающей каплей радости. Каждый день – клокочущим, опьяняющим кубком. Казалось, Митридату Понтийскому покровительствовали сразу все боги. Он был красив, огромен и невероятно крепок для своих пятидесяти лет. Его зычный голос потрясал воздух, как львиный рык. Он мог пригнуть к земле голову быка. Править колесницей в шестнадцать коней. Проскакать верхом тысячу стадий. Выпить яд, дать укусить себя змее, и остаться невредимым. Он прочёл все книги на свете и всё помнил. Писатель и учёный, он сочинял поэмы и научные труды. Он знал двадцать два языка, и мог без переводчика беседовать со своими разноплемёнными подданными.