Его царство было огромно, многолюдно и богато: наследственные земли, простиравшиеся на двадцать тысяч стадий в длину, он во много раз приумножил. Друзьями, готовыми на всё, что он при кажет, считались скифы, тавры, бастарны, фракийцы, сарматы, племена, живущие по Танаису, Истру и Меотидскому озеру. Ещё только два азиатские царства равнялись силой с Понтом, – но армянский царь приходился Митридату зятем, а парфянский – другом. Гордость и надежда всей Азии, он был живым богом, вторым Дионисом, милостиво сошедшим на землю, на радость людям и страх врагам.
Он родился с короной на голове, потомок царей Понта: в восьмом колене – потомок того Митридата, что основал царство, в шестнадцатом – знаменитого персидского царя Дария Гистапса. Он имел в изобилии всё, что хотел: пергамских скакунов, индийские самоцветы, серские шелка, египетских медиков, эллинских философов, жён и наложниц всех национальностей. Однако он не был бы мудр, если бы не знал вкуса лишений. В первой юности из досталось на его долю с избытком. Его отец Митридат У Эвергет умер загадочно, рано и нежданно: царскую власть захватила мать с любовником, ненавидевшая собственного сына. Спасая жизнь, Митридат скрывался в диких горах. Когда преданные династии люди восстановили его на троне, он казнил узурпаторов. Тогда же молодой царь получил оракул: матереубийцу проклянут боги. Но боги любили его. Он присоединил к своему царству Малую Армению, Каппадокию, Колхиду; царь Боспора добровольно передал ему свою власть. Понт Эвксинский стал внутренним морем Митридатова царства. Сбывался полученный при рождении и гороскоп: ребёнок этот будет владеть миром.
Если бы не Рим!.. Несколько лет назад Митридату принадлежали вся Азия, Фракия, Эллада, острова Эгейского моря. Везде его встречали, как освободителя; навстречу ему высылались делегации; граждане в праздничных одеждах распахивали перед ним городские ворота и приветствовали, величая Дионисом, отцом и спасителем. Изгоняя римских кровососов, он прощал все долги, освобождал закабалённых, раскрывал двери тюрем, осыпал золотом бедняков и почестями богатых. Если бы не Сулла! Если бы не зловещая звезда этого римлянина , возмутившая предначертанные богами стройные ходы светил!
Когда Митридат услыхал о возвышении Суллы, ему привиделся вещий сон: он увидел орла, терзавшего льва. Он был знаком с этим римлянином; будучи несколько лет назад наместником Киликии, тот помешал Митридату посадить своих людей на каппадокийский и вифинский престолы, оружием восстановив во власти Ариобарзана Каппадокийского. Нет, не силой одолел его римлянин: низкий предатель Архелай украл победу. Но Митридат знал и другое: у римлян лучшее войско в мире, профессионально обученное, первоклассно вооружённое, жёстко дисциплинированное. У него самого – разношерстое воинство с устаревшим вооружением, тупицы-стратеги, мыслящие по старинке. Отсутствие дисциплины. Слабые тылы. Предательство на каждом шагу.
Пять лет назад, в Дардане, царь заключил с римлянами мир. Условия продиктовал Сулла: очистить захваченные области – Каппадокию, Пафлагонию, Вифинию, римскую Азию; уплатить две тысячи талантов; передать римлянам понтийский флот – восемьдесят боевых кораблей. Нет , они не были чрезмерными, эти условия: сто тысяч перебитых по приказу Митридата римских граждан стоили двух тысяч талантов, а восемьдесят новых кораблей Митридат мог построить за год без заметного ущерба для казны. Сулла не менее Митридата нуждался тогда в мире: ведь в Риме правили его враги, а под боком стояло другое римское войско, враждебное ему. Они встретились на равнине близ Кипсел, – Митридат и Сулла, Восток и Запад, – на виду у обоих войск, приведённых в боевую готовность. Сулла не ответил на вежливое приветствие царя и грубо спросил, согласен ли Митридат с условиями мира. Митридат молчал. Тогда Сулла запальчиво прикрикнул:
– Просители должны говорить первыми; молчать могут победители.
Царь стерпел: Сулла был старше почти на десятилетие, Сулла, увы, был победителем. Прервав молчание, он начал говорить. Митридат изъяснялся на безупречном языке эллинов, и речь его была построена по всем правилам ораторского искусства. Напомнив о традиционной дружбе Понта с Римом, он упрекнул римского полководца в непостоянстве: отдав, Было, Митридату Великую Фригию, римский сенат снова отобрал её.