Падение Киева ожидалось со дня на день, и мне предписано было вместе с 1-й дивизией следовать туда.
Заехав в особняк, чтобы захватить вещи, которые укладывались в один мешок, я увидел молодую жену Саблина. Она казалась несколько бледной. Но тщательная прическа, слегка подведенные брови и ресницы, едва заметно подкрашенные губы говорили о том, что личное несчастье не очень отразилось на ее привычках. Поэтому, когда она демонстративно встала и, повернувшись ко мне спиной, вышла из гостиной, через, которую я проходил, меня это не огорчило.
Увязав мешок за спиной и затягивая ремни на шинели, я услышал осторожный стук в дверь. Она открылась, и на пороге показался Матвей Прокофьевич.
— Уезжаете, значит? — спросил он.
— Да.
— Жалко!
— Почему же?
— Весьма благодарны, значит, за спасение дома, имущества и нашего живота…
— А причем тут ваш живот?
— Да вот, знаете, на Рымарской в особняке появился отряд, не то летучий, не то еще какой… Вроде бы анархистов.
— Ну и что же?
— Камердинера сразу хлопнули, как слугу капитала, а горничных, которые, конечно, подходящие, разобрали по рукам.
— А потом что было?
— Потом еще хуже…
— Хуже?..
— Да-с… Пришел через два дня отряд из чека — «летучих»-то этих ликвидировать. И одни бомбы бросают, и другие. Часа два сражение шло, покамест всех «летучих» в тюрьму забрали…
— Бывает…
— Для вас, может, это дело привычное, а нам на старости лет…
— Ничего, все обойдется. Желаю вам, Матвей Прокофьевич, и всем остальным товарищам всего лучшего…
— Ну, лучшего не жди!..
— Да почему ж?
Матвей Прокофьевич подошел, оглянулся кругом и шепотом сказал:
— А вдруг белые придут?
Я невольно улыбнулся.
— Небось вам при них лучше будет. Вернется ваш хозяин, которому вы лет тридцать служили…
Матвей Прокофьевич грустно покачал головой.
— Извините-с, черта с два он вернется. За границу удрал. А налетит офицерье? У них разговор короткий: «Красным комиссарам служил?» — «Служил». — Ну и пустят в расход. Нет, я так думаю: я человек хозяйственный, к воровству неспособный. Пойду в исполком, может, дадут какую-нибудь работу. Тогда с ними и подамся, в случае чего…
Он задумался.
— Ведь дело-то какое… Только при Советской власти и стали меня Матвеем Прокофьевичем звать… Всю жизнь прожил, а кроме как Матвей да Матвейка, ничего не слыхал…
— Нам каждый честный человек нужен…
Когда я садился в машину, его грустное лицо снова показалось в дверях подъезда…
ОБСТАНОВКА В КИЕВЕ
5 февраля 1919 года советские войска заняли Киев. Первыми вступили в город Богунский и Таращанский полки во главе со Щорсом и Боженко. Из далекой Унечи, около нейтральной зоны, где собралось несколько рот украинских партизан, составлявших основное ядро этих полков, они совершили героический поход до Киева. Опрокидывая отступавшие немецкие части, офицерские отряды, корпуса гетманских сердюков и полки Директории, как снежная лавина, обрастая все новыми добровольцами, богунцы и таращанцы, наконец, увидели златоглавую украинскую столицу во всем великолепии ранней весны.
Со всех концов России, из обеих столиц и из южных городов буржуазия и помещики бежали в Киев, к гетману, под защиту немецких штыков. Здесь находились: «Союз промышленности, торговли и финансов», «Союз хлеборобов-собственников», «Монархический блок», «Совещание членов законодательных палат», «Союз возрождения России», «Национальный центр», «Земско-городское объединение», «Совет государственного объединения России» и т. д. Люди, которые еще вчера кричали на всех перекрестках, что «большевики — изменники», потому что не хотят сражаться с немцами «до победного конца», снимали шапки и почтительно кланялись, когда немецкий патруль, стуча подкованными сапогами, проходил по мостовой. Но в душе они прекрасно понимали, что и гетман, и немцы, и Директория — плохая защита.