========== ПРОЛОГ. ==========
Йоркшир, 28 января, 1810 год.
«Дорогой отец!
Я рад сообщить Вам и маменьке, что со мной все хорошо, и я благополучно добрался до Йоркшира. Я не писал Вам две недели не по причине сыновьей безответственности или слишком большой занятости. В пути со мной произошло необычайное приключение, о котором я и намереваюсь вам сообщить.
Быть может, Вас, отец, эта история развлечет, маменьку заставит пролить слезы, как над одним из ее любимых романов Джонатана Свифта, а моих дорогих и любимых сестренок затронет до глубины души. Я сам, признаюсь честно, не спал две ночи, все думая о том, что мне довелось услышать… Воля ваша, верить в то, что вы прочтете или нет, но я попытаюсь воспроизвести то, что узнал с особой тщательностью, ибо я до сих пор не могу понять, чем этот рассказ так меня удивил.
Сойдя с поезда на вокзале, я сел в экипаж и должен был направиться в гостиницу «Кентербери», где и собирался остановиться на свои зимние каникулы. Но погода не была расположена к моим путешествиям, и в середине пути нас настиг настоящий снежный буран. Сумерки быстро обволакивали город, и скоро кучер сбился с дороги. Снег летел огромными хлопьями, лошади продрогли, дорога покрывалась быстро тающим, но неумолимо падающим снегом, и продвигаться дальше не было никакой возможности.
Кучер решил проехать еще немного, чтобы довезти меня хотя бы до ближайшего домика, где бы я мог переночевать и отдохнуть с дороги – до гостиницы оставалась еще добрые десятки миль, а доехать по такой погоде до нее было слишком обременительным для уставших лошадей. Я же слишком озяб и устал с дороги, чтобы пререкаться с кучером.
Я попытался сомкнуть глаза, укутываясь в свое пальто, но экипаж так трясло на дороге, что я почувствовал себя очень скверно, и стал всматриваться в маленькое окошко кареты, чтобы хоть что-то разглядеть сквозь эту пургу. Внезапно карету так понесло, что я чуть было не прошиб головой оконце.
- Что случилось, Джон? – крикнул я кучеру, когда он, наконец, остановил взбешенных лошадей.
- Ничего, мистер Малик, они всегда брыкаются, когда мы проезжаем здесь, - обливаясь потом, и утирая толстое лицо рукой, ответствовал кучер.
- А что не так с этой местностью? – упорствовал в своем любопытстве я, вглядываясь во тьму. Мы проезжали по пустынной дороге, а чуть вдалеке виднелось большое здание, своим величием и громадой этажей напоминающее целый замок. Казалось, крыша сооружения уходила прямиком в небо.
- Как, Вы не знаете? – удивился кучер. Он стал снова погонять лошадей, но на этот раз намного медленнее.
- Нет. И, кстати, раз погода такая ужасная, может быть, мы могли бы заночевать в этом замке? Отсюда он кажется таким большим, что там, наверное, нашлась бы пара комнат для бедных путников.
- Спаси и помилуй Вас Господь! – кучер начал креститься свободной от хлыста рукой, - да лучше б я помер в придорожной канаве, чем остановился в этом проклятущем доме. Да и неживой он уже, поди, лет семь стоит. Мрачное это место стало после того, как бывшие хозяева оттуда съехали.
- А что там было? – спросил я, разбуженный и даже как-то подогретый изнутри этой историей.
- Ох, и не спрашивайте меня, мистер Малик! Не к добру это. Вон, видите, даже лошади боятся этого места. Не спрашивайте меня ни о чем. Если Богу будет угодно, Вы сами все в скором времени узнаете.
До конца дороги Джон молчал, лишь насвистывал какую-то мелодию и ласково понукал лошадей, а я дул на замерзшие пальцы, трясясь в холодной карете.
В скором времени мы остановились у небольшого домика, с высоким забором, за которым лаяли несколько собак, и кучер помог мне выбраться из кареты. Ноги утопали в снегу, ветер хлестал по лицу холодными порывами, в крыше дома заунывно что-то клокотало.
- Вот, мистер. В этом доме Вы сможете переночевать за совсем невысокую плату. Это дом господина кюре, он славится на всю округу своим гостеприимством. Сам я остановлюсь в следующем доме у одной старой вдовы, а завтра утром заеду за Вами и мы продолжим наш путь в гостиницу. Всего Вам доброго, мистер Малик, - и пожав мне руку, Джон вскочил на козлы и умчался в поглотившую его темноту.
Я робко переложил из одной холодной руки в другую свой саквояж и постучал в деревянную дверь. Собаки на привязи устрашающе на меня залаяли.
Наверное, в этом доме изо всех щелей дует ветер, а лай собак не утихает ни на минуту, но я был таким уставшим и голодным, что согласился бы переночевать где угодно, даже в карете, если бы Джон не уехал.
Дверь мне открыла женщина, лет сорока, в белоснежном переднике и в очень бедном платье. Волосы у нее были черные и собраны в пучок на затылке. Лицо, несмотря на довольно молодой возраст, о чем свидетельствовали ее руки и шея, было покрыто морщинами. Увидев меня, она улыбнулась.
- Чем могу помочь?
- Извините, я только сегодня приехал в Йоркшир. Погода не для езды, мой кучер сбился с дороги и сказал, что я могу переночевать у Вас. Деньги у меня есть, - быстро проговорил я, и для достоверности даже потряс увесистым кошельком, пришитым на внутреннюю подкладку моего пальто.
- Заходите, - сказала женщина, пропуская меня в дом, - мой муж сейчас к Вам подойдет.
Я прошел в маленький, но уютный домик. Слева от входа была дверь в крохотную кухоньку, в которой явно готовилось что-то вкусное. Направо – небольшая гостиная с убогой мебелью и камином. Наверх вела дощатая лестница. Женщина проводила меня в гостиную, помогла снять насквозь пропитанное снегом пальто, указала, куда поставить саквояж и предложила присесть на одно из двух старых кресел. Садясь, я удивился, как пружины не протаранили мне ног.
Я порадовался возможности немного отогреться и придвинулся вместе с креслом к огню, который и освещал всю бедную обстановку комнаты, и подставил ему озябшие руки и ноги.
Спустя какое-то время с верхнего этажа спустился мужчина. На вид он был старше, чем женщина, отворившая мне дверь. Такие же черные, но уже поседевшие волосы спускались до плеч, открывая большой, покатый лоб, под которым, словно вырубленные, виднелись надбровные дуги с широкими, черными, не тронутыми проседью бровями. Глаза были черны, как пропасть, и смотрели настороженно. Большой крючковатый нос, тонкие губы. Редкая борода на остром подбородке. Он был невысок, и строен, лишь с небольшим намеком на живот. На старой шее висел крест на простом черном шнурке. Я встал и, протянув руку, повторил то же самое, что сказал его жене.
Мужчина (по нему было видно, что прожил он немало), пожал мне руку, кивнул, пожевал в раздумье губами и уселся в кресло напротив меня.
- Вы говорите, Ваша фамилия Малик? А чем занимается Ваш отец?
Я, не вдаваясь в подробности, рассказал, что ты кораблестроитель, и это, видно, успокоило старика. Когда остальные вопросы о моем путешествии и планах на каникулы были удовлетворены, в гостиную вошла женщина, с большой тарелкой дымящегося супу и большой кружкой молока.
- Ешьте, Вы, вероятно, голодны с дороги.
Я с жадностью набросился на суп, к которому мне подали еще большой кусок черного хлеба, и нашел его довольно вкусным. Молоко отлично утолило жажду, и я почувствовал себя намного лучше.
Старик представился как мистер Шеннон, приходской священник этого округа, а его жена – Марта – принимала роды у простых здешних женщин. Своих детей у них не было.
Мы еще какое-то время поговорили, а потом было решено, что мне пора отправляться спать. Миссис Шеннон подала мне свечу и проводила на второй этаж в комнату на ночь. Комната была небольшой, плохо отапливаемой, но в ту ночь я был рад и этому. Не раздеваясь, чтобы было теплее, я лег на простую кровать и заснул беспробудным сном до самого утра.
С утра же со мной сделался жар. Это была простая простуда, но Вы, отец, знаете, как эта хворь высасывает все силы из организма! Я не мог подняться с постели, во всем теле была такая ужасная ломота, а голова казалась чугунной. Придя ко мне утром с чашкой кофе, миссис Шеннон испугалась за мной здоровье и позвала мужа.
Приложив тяжелую, большую, с грязноватыми ногтями ладонь к моему лбу, мистер Шеннон зычным, не терпящим возражений голосом, заявил: