Осторожно проскользнув в отцовский кабинет, Луи без промедления нашел то, что ему было нужно. Руки нервно дрожали, он то и дело оглядывался на дверь, опасаясь, что вот-вот, в самый роковой момент, она скрипнет, и отец, тяжело, но довольно после сытного обеда, вздыхающий, войдет в свой кабинет за сигарами и газетой, и уличит его, честного Луи, на месте преступления! От такой картины сердце Луи начинало сжиматься, как мячик, а тонкая сорочка противно прилипала к спине. Быстро и тихо преодолев расстояние от двери до стола отца, Луи немного пришел в себя. Главное, действовать быстро и уверенно, и даже если отец войдет в кабинет, сделать вид, что зашел сюда за… За сигарами, чтобы успокоить расшалившиеся нервы! Одно движение – Луи открывает нижний ящик старого, кое-где потрескавшегося от старости стола, кончиками пальцев, чтобы не потревожить спокойствие бумаг, приподнимает верхние листы, даже не видя, что на них написано. Хватает нужный предмет, и еще быстрее, чем до этого, сует его себе под рубашку. От соприкосновения тела с холодным предметом Луи чуть не теряет сознания, но смело берет себя в руки, неслышно закрывает ящик и выскальзывает из кабинета отца, так же бесшумно и незамечено, как и попал туда пару минут назад.
Вся операция не заняла и двухсот секунд, но показалась лорду Томлинсону целой вечностью. Еще долго, весь вечер и полночи, будут у него трястись руки от осознания того, что он совершил. Единственное, о чем он молился и на что уповал, была мысль о том, чтобы отец не обнаружил пропажу раньше положенного срока. Но Луи надеялся, что за сегодняшний вечер, который отец обещал провести за партией игр в триктрак у своего будущего родственника, мистера Неренгейма, и за завтрашнее утро, которое будет суматошным из-за сборов - мистер Стайлс не полезет в нижний ящик стола под ворох ненужных бумаг.
А когда пропажа и ее следствие обнаружатся, Луи это уже будет все равно.
***
День премьеры настал. С утра в доме мистера Стайлса начала царить такая суматоха, что зная, чем это обычно грозит его нервным клеткам, отец семейства незаметно выскользнул из дома и отправился к своему товарищу мистеру Неренгейму, предоставляя остальным домочадцам собираться в шуме и гаме.
Миссис Стайлс умоляла и заклинала Луи позавтракать или выпить хотя бы кофею – «Иначе, чего доброго, можно ведь и сознание на сцене потерять!». Найл с Эрикой занимались французским, хотя, о каких уроках можно было говорить в таком беспорядке?
Лиам слонялся без дела, и то и дело наставлял младшего брата на успех, а Гарри с самого утра получил письмо от Лауры, и никем не замеченный, уединился с ним в своей комнате.
Пока шла подготовка к сборам на спектакль, Гарри мог спокойно вздохнуть. Но его спокойствию должен был прийти конец, а именно – сегодня вечером. На вечере после спектакля снова начнутся разговоры о его женитьбе…. Надо будет начать действовать решительно и без промедления.
Гарри разорвал конверт.
«Мой дорогой С! От слова «сообщник», конечно, а не «суженый». Нам предстоит увидеться сегодня с Вами в театре по случаю премьеры Вашего брата. Смотрите, не сильно радуйтесь мне и не кидайте пылкие взгляды в мою сторону! Найдите для себя другой объект.
Меня будет сопровождать, помимо родителей, моя давняя знакомая, Агнесс Неренгейм, думаю, Вам знакомо имя этой прелестной крошки? Кажется, ее прочат в супруги Вашего старшего брата? Так дадим же свершиться этому браку, а наш обойдем стороной! Передавайте Луи мои горячие признания его таланта и пожелания удачи – я слышала в городе, что на спектакль приглашены самые строгие критики, но настроены они весьма благожелательно.
Всегда Ваша
Сообщница
Лаура Браун»
Как только Гарри принялся за ответ, в его комнату влетел Лиам и сообщил, что надобно сойти вниз и помочь Луи собраться в театр – у молодого лорда так трясутся от волнения руки, и лицо так смертельно бледно, что он не может сам выбрать себе вещи, и вообще, еле держится на ногах.
Гарри сунул письмо в карман, и решил, что ответит Лауре лично, вечером. А мысль о том, что какая-то девушка будет ждать от него письма, но так его и не дождется (а что может быть лучше вещественного доказательства о расположении Вашего оппонента?) подогрела его изнутри, и весело улыбаясь, он спустился вниз следом за братом.
***
До начала спектакля оставались считанные минуты. Все места в зале заполнялись так, что негде было упасть яблоку. Перед началом действа, почтенные матроны, их мужи и родственники, разглядывали убранство зала. Расписной потолок мог бы посоревноваться в искусстве живописи с любым потолком капеллы, колонны, уходящие почти в поднебесье, казалось, действительно, выходят сквозь крышу и поддерживают небеса. Ложа была занята мэром города, его женой и старшим сыном, который был поклонником напарницы Луи.
Критики, расположившись в разных углах зала, с интересом ожидали начала действия. Они были положительно настроены в отношении самого скандального спектакля, но тем и больше было их нетерпение скорее увидеть все собственными глазами.
Шестой и седьмой ряд занимали семейства Стайлсов, Браунов и Неренгеймов. Каждый перед началом спектакля был занят собственным делом. Мистер и миссис Стайлс восторженно рассказывали всем соседям о том, как их сын талантлив, и сколько ночей он не спал, и сколько дней не ел, готовясь к этой постановке. Гарри скучающе переговаривался с Лиамом, который был настроен слишком серьезно и боялся за брата не меньше, чем обычно за себя на скачках. Найл испугано жался к матери, единственный сидевший в ряду со взрослыми, чтобы быть подле миссис Стайлс, и чувствовал себя прескверно – Эрику оставили дома. Одно дело, появиться в гостях друзей семьи в виде простой служанки, в старом, бедном платье, другое же – выход в театр, в свет, в этот храм, где каждая душа возвышалась и очищалась. Нет, Эрика осталась дома вместе с остальными слугами, и была занята проверкой диктанта Найла, который тот начертал дрожащей рукой.
И сейчас сердце юного лорда была устремлено далеко отсюда.
В основном, зрители пришли ради игры лорда Луи Томлинсона. Исключение составляли поклонники юной Катарины де Сталь, напарницы Луи по спектаклю. Эта очаровательное, ангельской внешности создание, было создано для положительных главных ролей прекрасных нимф. И благодаря своей внешности Катарине удавалось в двадцать семь лет по-прежнему играть молоденьких дам.
Но вот занавес поднялся.
Миссис Стайлс схватилась за руку Найла. Гарри и Лиам прекратили свои разговоры. Неренгеймы и Брауны сосредоточенно уставились на сцену.
Действие началось.
С первых же минут появления Луи на сцене, ни у кого не осталось сомнений, что этот спектакль обречен на успех. Каждому жесту его верилось, каждое слово, каждая реплика, звучала так искренне, что затрагивала любую душу. Он двигался по сцене так, словно и не было перед ним несколько тысяч жителей. За ним было настолько интересно наблюдать, что даже Гарри, обычно скучающий в театре на представлениях брата, в этот раз смотрел весьма увлеченно. Лиам сурово наблюдал за действиями брата, думая не о том, чем же закончится сам спектакль, а как это сыграет Луи.
Появление Катарины де Сталь на сцене тоже вызвало бурный восторг. Молодая влюбленная, желающая соединиться в браке со своим нареченным, гибнет от руки поклонника. Она так натурально умирает, что в зале начинают слышаться всхлипывания и сжимание платочков в руках, а одна особо сентиментальная дама чуть было не зарыдала в голос. Возможно, это была мать самой де Сталь.
Когда же пришел черед Луи умирать, все в зале напряглись. Гарри, Лиам и Найл, отлично знающие своего брата, чувствовали в тот вечер, что их родственник играет сегодня на удивление хорошо. Он был настолько искренен, настолько правдив, настолько органичен, произнося свои последние фразы после того, как уже принял яд и уже чувствует дыхание смерти на своих губах – что дамы, те, кто еще сдержался после гибели героини Катарины, заплакали, и потянулись дрожащими руками за флакончиками с нюхательными солями.