Когда последняя горсть земли коснулась крышки гроба, и Найл оказался далеко – физически – под землей, но так близко к нам – духовно, я постарался поскорее отправиться домой, чтобы больше не толпиться среди плачущих и горем убитых родственников. Мне было так же тяжело, как будто я похоронил собственное дитя.
Проходя мимо Луи, я отметил, что молодой человек ищет кого-то глазами в толпе, но не придал тогда этому никакого внимания.
Лишь некоторое время спустя я стал свидетелем одного странного разговора, но тогда он совсем не задержался у меня в памяти по причине того, что я совсем не понял, о чем шла речь. Быть может, если бы я был чуточку внимательнее, одной катастрофы удалось бы избежать, возможно, я бы мог как-то помочь… Но об этом будет чуть позже.
Не успело пройти и девяти дней после предания Найла земле, как новое несчастье снежным комом обрушилось на дом Стайлсов.
В одно утро не проснулся мистер Бертрам Стайлс. Лиам так и нашел его – в его любимом кресле, с газетой, в расстегнутом на груди халате, как он сел с вечера.
Я в то время ненадолго поселился у них в доме – понимал, что лишняя прислуга им не помешает, а я был человек спокойный и тихий, и мог держать язык за зубами. Я помогал Кларе, кухарке, чистить картошку на обед, когда Лиам спустился к нам и чужим, нечеловеческим голосом произнес:
- Отец скончался.
Я выронил нож из рук и запричитал.
- Бросьте, мистер Шеннон. Пора привыкнуть, что Смерть в этом доме стала гостьей. Я закрыл ему глаза, но… Я не знаю, что делать дальше. Помогите мне.
Как отличался Лиам во время смерти отца от того Лиама, который был в последнюю минуту жизни Найла! Он не плакал, не кричал, не пил – он просто молча стоял у меня за спиной, пока я проговаривал коротенькую молитву над телом усопшего мистера Бертрама Стайлса. В последние свои дни он стал выглядеть совсем плохо. Сердце его не выдержало, он умер моментально, даже не успев проститься со своими сыновьями. Как бы мне хотелось, мистер Малик, в то пору, когда я касался его окоченевшего трупа, чтобы несчастья на этом закончились! Но, видимо, кто-то когда-то слишком разгневал Бога, и он решил отыграться на этом доме.
Не скажу, что смерть мистера Стайлса слишком меня опечалила. Куда как горше я скорбел о его сыне. Но, конечно, известие это разлетелось на всю округу моментально. Жители стали обходить особняк стороной – по городу и правда прошел слух о наложенном проклятии. Буквально в одну неделю скончались отец и сын, а мать отправили в сумасшедший дом! Мне и самому потом часто еще снились страшные сны, в которых ко мне приходило это обезумевшее семейство и просило о помощи. Я не умею толковать сны, мистер Малик, но и мне хватало ума понять, что в этом доме мертвые так просто не найдут покоя для своей души, и как только история подошла к концу, я тут же освятил этот дом, и покинул его. И вот Вам честно слово, мистер Малик – за последние семь лет, прошедшие с тех ужасных событий, я еще ни разу не переступил порог этого злополучного дома, и надеюсь, что никогда там больше не окажусь.
Теперь дух Смерти действительно поселился в доме. Из запасов спиртного каждодневно исчезали бутылки. А встречаясь с Луи, и видя его затуманенный взгляд, нетрудно было вычислить вора. Иногда он не держался на ногах. Я как-то услышал, как он нечеловечески жалостливым голосом стонал, приложив голову к плечу Эрики.
- Я так больше не могу! Все кончено! Вся моя жизнь рухнула в один миг!
Один Лиам еще находил в себе силы, чтобы продолжать существование. Весь дом теперь был на его плечах.
Конечно, узнав о вторичном горе, миссис Браун и миссис Неренгейм решили повременить с помолвкой. К слову будет сказано, чтобы не возвращаться впредь к этим героям, что, узнав о такой прекрасной возможности, мистер Мур сделал предложение Лауры. Родители ее сначала нервно переживали – ведь их дочь была обещана лорду Стайлсу! Но отца его уже не было в живых, сам лорд Стайлс после случившегося, стал казаться обитателям Йоркшира то ли помешанным, то ли больным, потому, недолго думая, родители Браунов отдали Лауру за мистера Мура.
Куда как сложнее обстояло дело с мистером Пейном и Агнесс. Она пыталась разделить его страдания, хоть ее самым главным страданием была, конечно, отложенная на неопределенный срок свадьба. Мистер Пейн, и так весьма нелюдимый и необщительный человек, отделился от Агнесс, проводя все свободное время с отцовскими бумагами. Не выдержав настойчивости Агнесс, которая то и дело спрашивала, когда же они, наконец, сочетаются браком, молодой лорд Лиам не выдержал, и очень сдержанно, но зло, отчеканил:
- Боюсь, что никогда. Мне очень жаль, дорогая мисс Неренгейм (при этих словах прекрасное личико Агнесс сморщилось, как у обиженного ребенка, и ее уже трудно было назвать хорошенькой), - что никогда. Я приношу свои искренние сожаления, но я забираю данное мной слово. Я не могу на Вас жениться. Простите.
Что тут началось!.. Крики, слезы, обмороки – а любая девушка в истерических слезах, с некрасиво раскрытым ртом, бьющая руками по полу, становится почти омерзительной, даже если до этого мы готовы были стирать пыль с ее башмачков собственными рукавом. Лиам закрывал уши, а с мистером Неренгеймом объяснился очень сухо, но твердо – дескать, никак не могу жениться, прошу меня простить, но любви больше нет. Претензий не имею, кольцо могу вернуть, пусть Агнесс выходит за кого-нибудь другого.
Лиам оставался тверд в своем намерении.
И так, в одночасье, двери в дома Неренгеймов и Браунов оказались для него закрыты.
Отвязавшись от своего ярма, Лиам почувствовал себя свободным человеком. Легкая надежда мелькнула перед его глазами в этом темном коридоре, полностью усыпанном мертвыми телами. Но как было бы просто, если бы все случилось именно так! Ах, как бы просто…
Лиам принялся разбираться в бумагах отца. В столе его он нашел множество разных черновых вариантов завещания, и никак не могу понять, зачем отцу понадобилось столько разных вариантов. Но еще больше взволновал Лиама тот факт, что все отцовские бумаги находились в ужасном беспорядке. Половина листов была измята и порвана, некоторые были испачканы пролитыми чернилами и становились нечитаемыми.
Лиам ощутил, как скользкая рука страха схватила его за горло, когда он увидел этот беспорядок. Он знал, каким педантом был его отец, и в какой сохранности он хранил все свои вещи, а уж ценные бумаги – и подавно. В них явно кто-то рылся. Нервно сглотнув, мистер Пейн, вне себя от страха и волнения, от ответственности, возложенной теперь на его плечи, осторожно достал из бювара последний, окончательный вариант завещания Бертрама Стайлса. Оно было написано аккурат после смерти Найла, и по нему, все состояние, оцененное в два миллиона, отходили Лиаму и Луи, а дом должен был принадлежать Гарри. Некоторая довольно крупная сумма, но, которая все равно не шла в сравнении с миллионами, отходила доктору Кеннету и отписывалась ему для того, чтобы на эти деньги проводить лечение его жены. Владельцем поместья должен был стать Гарри.
В случае, если лорд Лиам Пейн и лорд Луи Томлинсон подвергли бы свои имена позору, если бы рассудки нашли невменяемыми, все состояние, вкупе с домом, должно было отойти Гарри, как единственному законному наследнику.
Прочитав эту приписку, Лиам почувствовал, как страх сковал ему горло, и он лишь мог несколько раз глубоко вздохнуть, чувствуя ноющую боль в груди. Невменяемый рассудок… Позор… Смерть… Почему отец не написал про смерть? Ведь Найл умер… Может быть, он испугался снова акцентировать внимание на том страшном случае? Но ведь должен быть черновой вариант завещания, в которое был вписан Найл… Еще до трагедии…
Но тут в коридоре он услышал голоса, и поспешил спрятать драгоценную бумагу у себя под полой сюртука, до оглашения завещания адвокатами. Он закрыл отцовские ящики и выглянул в коридор.
Я видел, как он прошел в свои покои, взволнованный и не в себе, словно в этом завещании он прочел свой собственный смертный приговор.