Зала заполнялась людьми и все нарастающим гулом. Каждый имел, что высказать в сторону Луи. Он слышал общий поток голосов, среди которых явственно различались слова «Негодяй», « Подлец, «На плаху его!» «Он за это ответит» и прочие мерзостные ругательства.
Судья Стенсон, высокий, лысеющий, но не потерявший природного обаяния, мужчина, занял свое место за трибуной. Черная мантия его должна была успокоить собравшихся, но кто-то заметил, что Луи плачет, и новый гвалт эмоций поднялся с еще большим ожесточением.
Лиам и Эрика, которые находились позади всей публики, не могли спокойно смотреть на это. Гарри в суде не было.
- Вы только посмотрите на его слезы!
- Думаешь, что поплачешь, и тебя простят?
- Как бы не так!
- На виселицу его!
- Казнить! Казнить! Казнить!
- Дайте я сам отрублю ему голову!
- А я ведь на его спектакли ходил с женой и ребятишками! О, горе-то какое!
- Постыдился бы хоть, отца только недавно схоронил!
- Мальчишке-то всего семнадцать лет!
- Казнить! Казнить! Казнить!
Гул начал возрастать. Луи почувствовал, что если бы не решетка, которая отделяла его от этой толпы, они бы давно схватили его и учинили бы над ним правосудие самостоятельно. Он чувствовал, как его грудь жжет, как сердце колотится так сильно, что он не мог вздохнуть, не ощущая мучительной боли между ребрами. Спина его, под тонкой дорогой рубашкой, которую он не менял уже второй день, покрылась противным потом, а волосы, нечесаными, спутанными от крови прядями, топорщились во все стороны. Сейчас он меньше всего был похож на лорда. Он был похож на беспризорника. И от этой мысли у Луи закружилась голова.
- Прошу тишины, пожалуйста! Успокойтесь! – судья Стенсон постучал рукой по кафедре, - начинается судебный процесс.
Люди понемногу стали затихать. Но едва прекратив разговоры, как они начали бросать на Луи взгляды, корчить рожи и показывать языки. Самые смелые, конечно, те, что богаче, и как следствие, побоязливее, вздыхали и закатывали глаза. Девушек в зале практически не было – считалось, что им недопустимо присутствовать при разбирательстве в таком деле. Но самые отъявленные из них, сумевшие пробраться под видом молодых людей, сейчас шушукались у стенки, показывали на Луи пальцами и нервически подергивали плечами.
- Итак, у нас в городе произошло страшное преступление. Обвиняется лорд Луи Трой Томлинсон, двадцати трех отроду, приемный сын лорда Бертрама Стайлса в деле о совращении и надругательстве над честью Уильяма Джона Блэкроуда, семнадцати лет отроду.
Когда судья Стенсон произнес эту фразу, присутствующие снова взорвались невозможным гулом.
- Семнадцать лет!
- Да он же ребенок совсем!
- Тебе женщин мало, что ли?!
- А еще лорд!
- Казнить его! Казнить! Казнить!
- Господа, господа, прошу Вас, тише! – судья Стенсон отер лицо платком, - пожалуйста, тишины. Я хочу пригласить сюда выступить с обвинениями мистера Блэкроуда, отца Уильяма Блэкроуда, который и подал жалобу. Мистер Блэкроуд, слово предоставляется Вам.
Толпа посторонилась, и тусклый свет судебный залы осветил фигуру мистера Блэкроуда. Это был довольно высокого роста господ лет сорока пяти, в идеально сшитом костюме, в черных новых ботинках. Накрахмаленный ворот рубашки стоял колом, светлые волосы лишь слегка серебрила седина. У него было большое лицо с высоким лбом и широким подбородком. Маленькие, ровные зубы, тонкие, будто подрезанные в углах губы. На правой щеке у него виднелся шрам.
Мужчина подошел к кафедре, за которой восседал судья Стенсон и обратился к присутствующим с пылкой речью.
- Господа! Джентльмены и леди, если здесь таковые присутствуют! Сейчас вы видите перед собой горем убитого отца. Этот мерзавец, - мистер Блэкроуд обернулся к сидящему на скамье Луи, - осквернил моего сына! Я хочу, чтоб он понес то наказание, которое смогло бы подвергнуть его душу тем мучениям, которые испытал я, обнаружив это… Это… Это!
Толпа загудела. Луи смотрел на них затравленным зверем. Никакого адвоката у него не было. Это было то преступление, которое не могло иметь никакой защиты под собой. Сейчас Луи мог положиться только на Господа Бога, но боюсь, что и Он отказался от него в тот момент. Луи прислонился лбом к железному пруту решетки. Он не чувствовал в себе жить дальше. Он смотрел равнодушно на эту толпу, которая неделю назад готова была носить его на руках и завалить цветами, а сейчас, если бы им дали волю, растерзали бы на части, как голодные волки. Он не понимал, как он мог. Гарри, как он мог…
Гарри всегда знал тайну брата. Он знал о его отношениях с Уильямом, но молчал, лишь иногда пользовался тем, что мог напугать старшего брата заверениями о том, что рано или поздно он расскажет его тайну. Луи знал, что ему будет за эту тайну. Смерть, и при том смерть самая позорная. Его вздернут на столбе, или отрубят голову, а эта кровожадная тола будет аплодировать и кричать «Казнить, казнить, казнить!». А когда его голова покатится по мостовой, или тело будет висеть на ветру, они не успокоятся, и набросятся на него с палками. Он видел, что у того господина, который плюнул в его сторону, карман пиджака был оттянут камнями. Что, если он попробует закидать его камнями? Его ведь никто не остановит! Они забьют его до смерти, как собаку! А за что? За то, что он просто полюбил?
- Когда я вернулся домой, и обнаружил этого… Этого…. Ирода в постели с моим сыном, я думал, что убью его на месте, в ту же минуту. В ту же секунду я схватил его за волосы, и начал бить так, чтобы выбить из него единым духом всю дурь, всю мерзость! И ведь кто же он сам! Актер, умный, интеллигентный человек! Сын почтенного, прости меня, Господи, лорда Стайлса! Я рад, что твой отец не дожил до этого позора! – закричал мистер Блэкроуд, снова поворачивая красное, разгневанное лицо в сторону Луи, - тебе нет места в этой земле! Лучше бы умер ты, чем твой брат!
Лиам вскрикнул, но Эрика схватила его за плечо и тихо сжала. Она практически физически ощущала ту боль Лиама, которой он тогда жил. Он жил этой болью, дышал болью, питался болью. Глаза его покраснели, зрачки сузились. Он тяжело дышал. Он готов был сам убить этого негодяя, который принялся поносить его брата!
Толпа одобрительно захлопала. Смерть придала Найлу еще больше величия и благочестия в глазах горожан, в то время как Луи сейчас казался им самым страшным преступником, которому не нашлось места ни в одном кругу Ада.
- Казнить! Казнить! Казнить!
- Мистер Томлинсон, Вам есть что сказать в свое оправдание? – спросил судья Стентон.
- Ничего, кроме как я не считаю себя преступником, ибо я никого не совращал и не насиловал. Это все было по обоюдному согласию. И делайте с этим, что хотите.
На секунду в зале повисло такое молчание, чтобы было слышно, как нервно дышал Лиам, держась за сердце.
- ЧТО?! Ты, щенок, да я тебя убью! Я тебя сам четвертую!!
Мистер Блэкроуд бросился к клетке, за которой находился Луи. Послышался металлический лязг, Луи отскочил к стенке.
- Только троньте меня!
- Сэр, Вы забываетесь, где находитесь! Успокойтесь! Или я прикажу вывести Вас из зала! – мистер Стентон застучал молотком, и один дородный полицейский направился было к мистеру Блэкроуду, но тот выставил вперед руки.
- Не надо! Не трогайте меня! Вы слышали, вы слышали, что он сказал?! Он сказал, что это было по обоюдному согласию! Ему семнадцать лет, ты понимаешь, он ребенок?! Ты его просто запугал! Он был готов молиться на тебя! О, я проклинаю тот день, когда разрешил ему устроиться помощником в ваш вшивый театр! Он уважал тебя, как актера, а ты воспользовался его невинностью и доверчивостью!