— Мэри, я не знаю, зачем ты сюда пришла, но...
— О, Хэнк, ради бога... Ты ведь не собираешься убить моего сына?
Она не плакала. В этот момент ему хотелось бы, чтобы она заплакала. Вместо этого она выговорила эти слова, и ее лицо стало смертельно бледным.
— Мэри, давай попытаемся понять друг друга, — сказал он.
— Пожалуйста, давай.
— То, что было между нами, было очень давно. Сейчас ты замужем, я женат, и у нас есть дети.
— И ты обвиняешь моего ребенка в убийстве.
— Мэри...
— Ведь это так, Хэнк?
— Да, так, — ответил он. — Я работаю в этом округе, и моя обязанность защищать народ округа. Твой сын совершил убийство, и я...
— Мой сын не имеет никакого отношения к убийству. Это те, другие!
— Если это правда, я выясню это еще до суда.
— Он не был в банде!
— Мэри, поверь мне, прежде, чем дело передадут в суд, будет проведено самое тщательное расследование. Если найдутся какие-либо смягчающие обстоятельства...
— О, перестань, перестань, Хэнк, пожалуйста. Это не то, что я от тебя ожидаю. От незнакомого — да, но не от тебя, не от Хэнка Белани.
— Белл, — спокойно поправил Хэнк.
— Я Мэри, — тихо продолжала она, — девушка, которую ты когда-то знал. Мэри, которая когда-то любила тебя... очень нежно. — Она помолчала. — Не говори мне о смягчающих обстоятельствах.
— Каких же слов ты ждешь от меня, Мэри?
— Что моего мальчика не пошлют на электрический стул...
— Я не могу обещать тебе ничего...
— ...за то, чего он не сделал, — закончила она.
В комнате вновь водворилась тишина.
— Никто не платит своей жизнью за то, чего он не сделал, — ответил Хэнк.
— Ты действительно в это веришь, да? — спросила она.
— Да, я действительно в это верю.
Она долго, пристально смотрела на Хэнка.
— Я больше не знаю тебя, правда?
— Мы оба изменились, — ответил он. — Нельзя ожидать...
— Странно, — устало сказала она. — Я вошла в кабинет, ожидая встретить незнакомого человека, и я его встретила. Я совсем тебя не узнаю. Я даже не знаю, позволишь ли ты повлиять тому, что произошло между нами, на судьбу моего сына. Я знаю только, что...
— Не говори так, Мэри! — голос у него был резкий. — Я юрист, и я верю в правосудие, и твой сын получит его. Мне было больно, когда пришло твое письмо, да. Но это было так давно, а каждый становится взрослым.
— А мой сын станет взрослым? — спросила она.
Но на этот вопрос Хэнк не мог ответить.
В полдень он вошел в кабинет Холмза. Большинство газет называли Холмза, начальника бюро по делам убийств, «Шерлок», но все сотрудники звали его Ефраим — настоящим именем. Это был низкорослый человек, седой и в очках. Круглое лицо придавало ему сходство с телевизионным комиком, впечатление, которое не могло быть более далеким от истины — Ефраим Холмз был человеком, у которого почти полностью отсутствовало чувство юмора.
— В чем дело, Хэнк? — сразу спросил он. — Я занят.
— Дело Морреза, — без всякого предисловия сказал Хэнк.
— Что именно?
— Я хотел бы отказаться от этого дела. Хотел бы, чтобы ты поручил вести его кому-нибудь другому.
Холмз быстро взглянул на него.
— Какого дьявола? — спросил он.
— Личные мотивы.
— Боишься?
— Нет. Почему я должен бояться?
— Не знаю. Шумиха в прессе. Негодяи, они уже заранее предсказывают исход дела. Кричат о смертном приговоре. Возможно, это действует на нервы?
— Нет, не это.
— Тогда, что же? Думаешь, сомнительное дело?
— Я думаю, что это верное дело.
— Предумышленное убийство?
— Да, предумышленное убийство.
— Тогда, черт возьми, в чем дело? Кто-нибудь из этих ребят является тебе родственником или что-нибудь в этом роде?
— Нет.
— Тебя смущает просить смертный приговор для юнцов?
— Нет.
— У тебя есть предубеждение против пуэрториканцев?
— Что это за вопрос?
— Не будь таким величественным. Ненависть не выбирает себе юрисдикции. Кое-кто говорит, что город был бы чище без таких, как Рафаэль Моррез. Не считаешь ли ты, что это убийство оправдано?
— Абсурд, — сказал Хэнк, — и я не думаю, чтобы кто-нибудь действительно так считал.
— Нет, хм? Тебя ждет сюрприз. — Холмз помолчал. — Ты все еще не убедил меня в том, что я должен освободить тебя от ведения дела.
— Скажем просто: защита может распустить слух о невольной предвзятости прокурора.
— Какой?
— Ефраим, я не могу тебе этого объяснить. Отстрани меня. Я не хочу вести дело. Я едва начал работать над ним, так что фактически никакой потери во времени не будет. И я считаю, прокуратура только выиграет, если я оставлю это дело.