Днем по улицам проезжали поливочные машины из санитарного управления муниципалитета, но солнце вновь раскалило асфальт, вернув на улицу невыносимую жару и духоту. Сейчас солнце скрылось, однако жара осталась, и люди, потягивая холодное пиво из запотевших жестяных банок, поглядывали на небо, желая, чтобы скорее пошел дождь. Прежде чем начнется дождь, подует прохладный ветер. Он промчится по улице, подхватывая брошенные газеты и поднимая подолы юбок. Прежде чем начнется дождь, в воздухе почувствуется свежий, чистый запах надвигающейся грозы, запах освежающей чистоты.
Прежде чем начнется дождь, будет совершено убийство.
Улица была длинной. Беря свое начало у реки Ист-Ривер, эта улица, прямая, как шашлычный шампур, устремлялась на запад, пересекая весь остров Манхэттен. На этой улице жили итальянцы, пуэрториканцы и негры, и их районы переходили из одного в другой так, что между ними терялись всякие географические границы. Это была очень длинная улица. Она проходила через самое сердце острова, с геометрической точностью устремляясь к дождевым облакам, нависшим над Гудзоном.
Трое вышли на улицу.
В полдень, передаваемый из уст в уста, пронесся слух: «Военные действия возобновляются». И вот трое высоких парней вышли на улицу. Они быстро и без опаски прошли Третью авеню, где была демонтирована эстакадная железная дорога, затем Легсингтон авеню, пошли более осторожно, приближаясь к парку и проходя под одной из арок, поддерживающих рельсовые пути надземки, и затем, подобно вихрю, ворвались на улицу. Их армейские ботинки стучали по мостовой, кулаки были крепко сжаты, и в каждом сквозило возбуждение, готовое взорвать их изнутри, чтобы выпустить накопившуюся ярость. Самый высокий из них выхватил нож, и его лезвие сверкнуло в слабом свете, а затем появилось еще два.
При виде этого какая-то девушка крикнула: «Берегись!», — и тогда один из парней гаркнул: «Заткнись, ты, грязная пуэрториканская шлюха!» Сидевший на ступенях парень повернул голову на звуки чистой без акцента английской речи и быстро встал. «Вот один из них!» — крикнул кто-то, а другой рявкнул: «Режь его!» Парень поднял невидящее лицо. Сверкнуло лезвие. Нож вонзился в живот, распарывая его снизу вверх. Теперь вонзились два других ножа, распарывая тело и нанося удары до тех пор, пока парень не упал на тротуар. Кровь, словно первые капли дождя, брызнула на мостовую. С противоположного конца улицы к пришельцам бежали четверо ребят.
«Бежим!» — раздался крик, и трое парней нырнули под железнодорожные пути и все бежали и бежали, и вдруг пошел дождь.
Он безжалостно барабанил по свернувшемуся около ступеней крыльца телу, размывая густую красную кровь, бегущую из распоротого живота, и унося ее в сточную канаву.
Когда меньше чем за четыре квартала от этого места полиция схватила убийц, парень был уже мертв.
Детектив лейтенант Ганнисон был высоким худым человеком с соломенного цвета волосами и серо-голубыми глазами. В юности он очень страдал он прыщей и лицо у него было изрытое, словно после оспы.
Он возглавлял сыскное отделение двадцать седьмого полицейского участка, через который тянулась эта длинная улица. Фактически его полномочия кончались на Пятой авеню, а точнее говоря, у белой линии, проходившей посредине Пятой авеню в испанском Гарлеме. В его отделении было восемнадцать человек, и он любил называть Гарлем «сточной ямой порока» — эту фразу он как-то услышал и постоянно повторял ее с непреклонной силой ложной убежденности. Лейтенант был не очень-то далеким человеком. Однажды он приобрел книгу «Преступление и наказание», думал что это поможет ему в работе, но после недели утомительного и мучительного чтения отложил ее с еще большей уверенностью, что никто в мире не может сказать ему ничего нового о преступлении и наказании. Лучшим учителем, которого когда-либо мог иметь детектив, был сам Гарлем, а Ганнисон работал в Гарлеме уже двадцать четыре года. Он знал здесь все, что можно было знать об этой «сточной яме порока», все видел собственными глазами, ощущал и осязал. Трое парней, стоявшие сейчас перед ним в комнате сыскного отделения, были не хуже и не лучше сотен других преступников, которых ему пришлось видеть за свои двадцать четыре года службы. Для лейтенанта Ганнисона молодость не являлась аргументом для снисходительности. Преступник есть преступник, а молодой преступник отличался от взрослого преступника только меньшим опытом. Ганнисон стоял перед этими ребятами, испытывая только досаду, что его вызвали из дома и оторвали от газеты, которую он любил читать после ужина. Ребят привел в полицейский участок задержавший их офицер, и после того, как он вместе с дежурным офицером зарегистрировал фамилии ребят, тут же поднялся наверх в сыскное отделение, занимавшее весь верхний этаж. Он сообщил Майклу Ларсену, что было совершено убийство, и Ларсен, возглавлявший группу из трех детективов по задержанию преступников, которая находилась на дежурстве в сыскном отделении с шести вечера до восьми утра, вызвал лейтенанта, прежде чем позвонить в окружную прокуратуру.