— Ах ты, напасть какая! Посиди, сынок, минутку, сейчас справлюсь. Только домой загляну — старухе сказать.
— А на лошади дашь проехать? — поспешил спросить Егорка.
— Да уж как же, сынок! Вместе с тобой и поедем.
Удивительно был счастливый этот день для Егорки: разные удовольствия так на него и сыпались. Дед ушел, а Егорка подозвал к себе Бобика, усадил его рядом с собой на землю в тени от крыши конюшни. Бобик набегался и очень устал. Он с удовольствием растянулся в холодке и начал сладко, аппетитно позевывать. При этом он жмурил глаза, раскрывал рот до ушей и высовывал розовой стружкой язык. Глядя на своего дружка, и Егорка стал позевывать. Потом потянулся. Потом положил голову на теплое розовое брюшко Бобика…
Дед Савелий вернулся к лошадям очень скоро. Егорка крепко спал, слегка похрапывая.
— Сморило паренька, — улыбаясь, сказал дед. — Ишь ведь какая жарынь-то! Не стану его будить — замаялся, пусть отдохнет.
Дед пошел к лошадям, взгромоздился верхом на одну из них и погнал остальных перед собой с горки.
Как раз в это время появились первые признаки приближающегося ненастья. Несколько маленьких белых облачков, с утра неподвижно стоявших высоко в небе, незаметно растаяли. Солнце немилосердно жгло. Воздух стал тяжелым, в нем глохли все звуки. Замолкли кузнечики в траве. Низко над землей пролетели несколько ласточек и неизвестно где потерялись.
Курицы не клевали зерен, только тщательно смазывали свои перья жирком из копчика. Ворона, прилетевшая на скотный двор, уселась на плетень, раскрыла клюв, да так и осталась сидеть, сонно прикрыв веки.
От стены конюшни доносилось тихое похрапыванье Егорки.
Солнце медленно спускалось по небу. Ясная даль затуманилась, и вдали над озером обозначилась темная туча. Она стала медленно расти; похоже было, что кто-то за два конца поднимает над горизонтом одеяло. Чем выше вставала туча, тем ярче, ослепительнее сверкало солнце. Еще немного спустившись вниз, оно отодвинуло тень от конюшни и осветило веснушчатые щеки и нос Егорки. Егорка почувствовал его сквозь закрытые веки.
В эту минуту ему приснилось, что трактористы решительно отказались идти в луга и, сердито крича, направили прямо в глаза Егорки яркий свет фар. Будто была ночь, и резкий свет ломил Егорке глаза, как студеная вода родника ломит зубы. Будто он побежал от трактористов в деревню, но и здесь никто не хотел идти помогать убирать сено, все прятались от Егорки по избам и направляли ему в глаза ослепительный свет из окошек.
Наконец Егорка проснулся и сел. Он очень удивился, увидев себя перед стеной конюшни, и сразу вспомнил, как он сюда попал.
Против него сидел Бобик, умильно смотрел на него и вилял хвостом. Егорка встал, размялся, но и тут еще не сразу сообразил, как было дело. Самое худшее, что он теперь не мог вспомнить, исполнил ли он наказ председателя до своего сна или только трактористов послал в луга, пришел сюда, да так и свалился.
Но тут он заметил на небе тучу и увидел, что под навесом нет ни одной лошади.
С высокой крыши колхозного клуба громкоговоритель что-то хрипло кричал простуженным голосом.
Тут Егорка понял вдруг, что он проспал долго, и ужасно рассердился на Бобика.
— Это ты меня заснул! — крикнул он, кинувшись к щенку. — Зевака несчастный!
Хотел со зла поддать щенку ногой, но Бобик увернулся. Егорка полетел на землю и больно расшиб себе коленку. От обиды и боли нижняя губа Егорки задрожала, подбородок задергался и из глаз хлынули слезы. Егорка заревел, да так, со слезами, и побежал по дороге в луга.
А деревня как вымерла, и не было в ней ни одного человека, чтобы расспросить Егорку, что у него за горе, и утешить его.
Добежав до горки, откуда открывался широкий вид на луга, Егорка остановился и с удивлением протер кулаками глаза.
Луга уже не напоминали издали кочковатого болота. Частые кочки-копёшки исчезли с них, взамен их выросли большие редкие скирды — зароды.
Одна — последняя скирда — еще не была готова. Со всех сторон работники подгоняли к ней лошадей, лошади волокли за собой копны сена. Егорка уже раньше видел, как это делается, и потому не удивлялся, как это копна сена сама собой едет по лугу за лошадью. Он знал, что под копну подкладывают жерди и обвязывают ее веревкой.
На невысокой пока еще скирде стояло восемь парней. Снизу мужики и женщины на вилах подавали им сено из подвезенных копен. Парни наверху принимали охапки сена и крепко уминали его ногами. Скирда быстро росла вверх.
Но не ждала и туча. Она заходила из-за озера, и рваные края ее быстро приближались к солнцу.
Егорка видел, как на дороге из Заозерья примчался Анатолий Веденеевич на своем высоком рыжем коне. Он показывал на что-то рукой и отдавал приказания громким голосом. Но слов Егорка на таком расстоянии не мог разобрать. Он припустил дальше и через несколько минут подбежал к скирде. В горячке работы никто не заметил ни его, ни бежавшего за ним Бобика. Работа здесь была не по плечу маленькому Егорке. Он успел только помочь одной девочке подвезти к скирде последнюю копёшку сена.
Туча между тем уже скрыла под собой солнце. На луга набежала тень, и с каждой минутой кругом становилось все темнее. Казалось, среди бела дня настает ночь.
Но колхозники уже вершили последнюю скирду. Они прикрыли ее сверху сеном поплоше и тяжелыми, густыми ветками, которые принесли ребята из ближнего кустарника. Председатель крикнул, чтобы еще почаще накрыли сверху жердями.
Внезапно из-под тучи рванул ветер. Оставшиеся на земле клочья сена взметнулись на воздух. Но повредить плотно утоптанной и прикрытой сверху скирде не мог даже этот вихрь. Видно было, что председатель обо всем заранее подумал, обо всем позаботился. Пока парни слезали сверху, один из колхозников уже опахивал скирду неизвестно откуда взявшимся плугом: делал вокруг нее канавку для стока воды.
Работа была кончена. Все сено было спасено.
Но тревога еще не успела улечься. Колхозники беспокойно переглядывались молча, точно силясь вспомнить, что такое ими еще не доделано.
В это время раздался негромкий сухой звук — плятц! — и ослепительно сверкнула молния. Почти сразу же за ней ударил и раскатился оглушительный гром. Все вдруг задвигались, закричали и побежали к дороге. Кто был при лошадях, садился верхом и мчался в деревню. На дороге стоял Гешин грузовик, и Геша созывал к нему всех частыми гудками. В одну минуту в кузов грузовика залезли мужчины и женщины. Они наклонялись через борт и, схватив за руки ребят, втаскивали к себе в кузов. Наконец Геша дал последний гудок, и машина, битком набитая колхозниками, с шумом тронулась к деревне.
Грузовик укатил, и в лугах настала зловещая тишина. Слышался только отчаянный голос Егорки: «Бобик! Бобик!»
Напуганный близко ударившей молнией и страшным грохотом грома, щенок забился куда-то в кусты. Егорка не захотел оставить его одного и не поехал со всеми на машине.
— Бобик! Бобик! — несся его тоненький голос из кустов.
Но Бобик не показывался.
Все больше и больше темнело. Вдруг опять сверкнула молния и раскатился оглушительный гром. Жуть взяла Егорку.
«Вот брошу его тут, — подумал он про щенка, — и пускай его волки съедят!»
Но сразу же стало стыдно этой злой мысли.
«Он ведь маленький, глупый еще… Напугался, дурашка».
Егорка прошел весь кустарник и остановился на опушке:
«Вернуться? Еще раз обыскать все кусты?»